14 октября 1964 года

Я помню очень хорошо. Уже прошёл Пленум. Уже не только прошло политбюро. Я, кстати, ничего не знала, когда было это политбюро. Я не жила уже с родителями, я жила отдельно. И о том, что там происходило, я не знала. А 14-го, когда до меня просто из города дошли слухи... Я была очень поглощена своими делами, своей семьёй. У меня родилась маленькая дочка, ей было всего несколько месяцев, Ксения. И я узнала 14-го числа. Мне позвонила моя подруга, школьная, дочка Будённого. А ей рассказал, естественно, отец, который пришёл с Пленума. И она мне сказала: «Ты знаешь, такие неприятности». Но я, честно сказать, думала о работе. То есть мне не приходило в голову… Ну, достаточная наивность была в то время. И она мне сказала так в двух словах, что я прыгнула в такси и поехала на Ленинские горы. Отец стоял не на крыльце, но в прихожей. Он стоял, видимо, он тоже откуда-то только что приехал, какой-то сдержанный, я бы даже сказала, торжественный. Ни слова я у него не спросила. Ну, у нас не принято было задавать лишние вопросы. Ни слова не спросила. Поздоровалась, он спросил, как дети. «У тебя есть время?» Я говорю: «Есть». – «А на работу не нужно?» Я говорю: «Нет». – «А почему тебе не нужно на работу?» Говорю: «Ну, я ещё не работаю после отпуска декретного». – «А, ну хорошо, на дачу можешь со мной поехать?» – «Могу». Ну, пообедали. Достаточно говоря на отстранённые темы, он спрашивал про девочек, про старшую, про младшую. Потом мы поехали на дачу. А у меня должны были быть гости дома. И я сказала: «Пап, мне нужно позвонить, предупредить, что я приду позже, просто чтобы меня ожидали». Он сказал: «Да, звони, конечно, но телефоны отключены наверняка». И действительно, телефоны были отключены. Я никому не могла позвонить. – «Но ты должна уезжать?» Я говорю: «Нет, я останусь с тобой». Мы ходили по лесу очень долго, несколько часов. Я собирала жёлтые листья, он молчал. Видно было, что ему ни о чём не хотелось говорить. Потом он стал выбирать какие-то листья покрасивее, чтобы я девочкам отвезла. И я, чтобы нарушить это молчание, сказала ему: «Какое замечательно красивое время – осень. Как замечательно её описал Пушкин». Он говорит: «Да, ну, Пушкин, конечно, замечательный поэт. Для меня вот всё настроение осеннее передаётся только одним человеком – это Некрасовым». И стал читать наизусть стихи Некрасова: «Поздняя осень, поля опустели, лес обнажился... грачи улетели, лес обнажился, поля опустели». Потом он оттуда перешёл на Сашу. Ну и вот мы два с половиной часа, наверное, гуляли, он два с половиной часа читал стихи Некрасова. И я была... ну, насколько я могла быть счастлива в этот момент, я была счастлива. Потому что я не хочу сказать, что он отключился, но он читал эти печальные некрасовские строки, и мне казалось, что он сливался с этой печалью. Она переходила в другое качество. Потом становилась другой – печаль такая… от природы, что ли, шла. Ну, потом мы уехали, он довёз меня до дома. Я сказала, что я жила на Кутузовском проспекте, и я попросила остановить машину напротив. Он сказал: «Как, тебя не довести до подъезда?» Я говорю: «Конечно не довести». – «Ну, а как ты перейдёшь?» Я говорю: «Очень просто, как все переходят улицу по верху». Мама была в это время в Карловых Варах. Эта её история застала в Карловых Варах, где она по невероятной случайности отдыхала вместе с женой Брежнева. И дома нет, какие помощники? Охрану сменили тут же, хотя был начальник охраны старый Литовченко. Ещё он был тогда в тот день, когда я поехала с ними на дачу, а вся охрана на Ленинских горах была другая. Мне открыл калитку совершенно незнакомый человек, даже я боялась, что он меня не пустит. Нет, никого не было.