Ну, как он прочитал первый раз Солженицына, я просто не знаю. Я, как и все, была поставлена перед фактом публикации «Ивана Денисовича». Эта история, в общем, достаточно известная. Я тут даже если бы знала, ничего бы, наверное, прибавить не могла. Но он его вспоминал потом уже. Потом, потому что в основном всё, что он говорил, он уже говорил после отставки. То, что я помню. Он его очень часто вспоминал и говорил о том, какой он интересный, что он пишет, какая судьба у него. Ну, я что могла, ему рассказывала. И однажды Арцимович приехал из Парижа, привёз «В круге первом» и дал мне его прочитать. Я, конечно, читала всю ночь. Потом я приехала к ним и спросила разрешение дать отцу прочитать. Ну, они, конечно, разрешили. В общем-то, Лев Андреевич сказал: «Я тебе вот затем и дал, чтобы это попало к Никите Сергеевичу». Он прочитал, думаю, что он тоже проглотил эту книжку так же, как и я. Потому что, когда я приехала, мне уже нужно было её забирать. Он вышел, просто уже говоря на ходу: какая замечательная книга, какая она правдивая, интересно, откуда он так мог прочитать этот характер, как он мог так его описать. Ведь он его никогда не видел, никогда не знаком был ни с какими документами, ни с какими особенными архивами. У него этого всего не могло быть. А какой замечательный образ, и это образ равный образу Наполеона в «Войне и мире». Я говорю о Сталине. Да, о Сталине. Что касается всего, то он отмечал вот эту страшную атмосферу романа, которая с первых строчек начинает угнетать страхом и опасением за судьбы этих героев. Это он тоже отмечал. И ему очень понравилась эта книжка. И он, конечно, мечтал с Солженицыным встретиться, но он понимал, что это нереально, невозможно. И в этой связи он просто несколько раз говорил о том, что чтобы ни писали о Солженицыне, но Твардовский мне сказал, а уже к тому времени началась его травля, но Твардовский мне сказал, что это замечательный писатель, что это гениальный русский писатель, что его надо поддержать. Когда он принёс «Один день Ивана Денисовича», и даже если бы я ошибался, даже если бы я ошибся, то Твардовский не мог никогда ошибиться. И он это повторял очень часто. И, конечно, очень хотел встретиться с Твардовским, чтобы обо всём поговорить и рассказать, наверное, что-то просто как большому писателю. Конечно, он нуждался в том, чтобы передавать кому-то то, что он знает, свои знания, ощущения. Ну, как, к сожалению, не получилось.