Дело Пастернака. Интриги кремлёвских кабинетов

Интрига – это вообще вся сласть союза писателей, как вы знаете. Что роман этот был отдан, если я не ошибаюсь, в «Знамя». В «Знамени» был Кожевников. Кожевников тут же написал донос в ЦК. Как это преподнесли отцу, я просто не знаю. Что он сам писал резкое, резкое выступление – я в это просто не верю. Что он его диктовал – я тоже не верю. Я не думаю просто, что у него до этого дошли руки. Я думаю, что он просто высказал своё мнение о том, что этой недопустимой вещи нужно дать должную оценку. Я так думаю. Я же не защищаю его. Я считаю, что это была ужасная акция. Ну, если Владимир Ефимович считает, что он и смягчил, и слова, что свинья, которая под себя гадит, – это он смягчил, то это может быть так. Не знаю. Я ничего не могу сказать. Я просто не верю, что он диктовал какой-то текст. Я думаю, что на нём это замкнулось на поверхности. Я думаю, что ему это доложили, и он... Я думаю так. И он, не имея ни малейшего представления о том, кто такой Пастернак, что, в общем-то, символ какой-то, знамя какой-то интеллигенции, что он просто, ну, условно дал команду дать этому оценку. Я так думаю. А дальше старались сами. Как старались во многом.