Причины свержения Никиты Хрущёва

Это была ненависть за попытки какой-то реформы, больше всего. Наверняка, поскольку он человеком был резким и импульсивным, наверняка он допускал какие-то и бестактности, и грубости, и какие-то... Ну, создавал сложности в отношениях между своими коллегами по работе. Но главное, главное, я уверена, состоит в другом. Главное состоит в том, что они убрали его не только за его личные качества. Они убрали его за то, что понимали: он двигается в направлении освобождения от партийного диктата и ослабления роли партийного руководства. Может быть, он многое делал неосознанно, но, во всяком случае, ведь был же на 22-м съезде устав. В уставе принят пункт о том, что партийный работник не может совмещать, не может быть больше двух сроков на одной должности руководящей. И я думаю, что это, наверное, была одна из последних капель, переполнивших чашу их терпения. Потому что сегодня он придумал, что партийное руководство не должно быть вечным, а завтра он придумает что-нибудь ещё. Поэтому очень быстро они решили договориться о том, чтобы его выкинуть. Но и не только это. Ну, потихоньку отбирались какие-то привилегии. Я очень хорошо помню, это был, наверное, 54-й год. Я помню разговоры дома о том, что хватит получать дополнительные пакеты с деньгами. Потому что раньше каждый партийный работник – маленький партийный работник получал меньше, крупный – больше – получал каждый месяц пакет, в котором лежала определённая сумма денег, которая не облагалась ни налогом, ни партийными взносами. Просто такой подарок. И он... Ну, может быть, он не с этого начал, но я это во всяком случае очень хорошо помню, что он резко и категорически это отменил. Он пытался отнимать автомобили, и парк автомобилей правительственных был сокращён. Другое дело, что он просто вырастал, как голова дракона, – что-то вырастало на другом месте, потому что всё равно всё время что-то компенсировалось. Ну, потом его с армией, конечно, с КГБ отношения... Я даже очень хорошо помню, как в 54-м году просто втрое сократилась охрана у нас на даче. Было там, я не помню, сколько человек, остался один или два, или три. Но он всё время вот эти системы пытался раскачивать, может быть, неосознанно, но думаю, что всё-таки у него был какой-то, ну, по крайней мере, может быть, года до 62-го, план. Как бы пошло дальше – я не знаю, как бы он повёл себя в ситуации, когда всё начало рушиться – я не знаю, просто не могу себе представить. Но он и методов других не знал, кроме командно-административных. Всё равно дитя этой системы. И ненависть его обуславливалась тем, что он отнял у них Бога. Он дал возможность простым людям этого Бога трактовать так, как им удобно. И не случайно ведь буквально в 65-м году уже, например, про Сталина и сталинизм стали писать очень мало, в 66-м ещё меньше, в 67-м году это практически всё кончилось. Потому что он отнял у них идола, и они тоже это не могли простить. Но не только это – я говорю, что вместе с этим была масса вот таких вещей. Он мечтал о конституции, не зная, что в этой конституции должно было быть записано, но, во всяком случае, как он просто мне сказал: «Свободный выезд, свободного въезда нет». Ну, я не знаю, как записано было бы. Я вам просто изложила свою точку зрения. Но свободные выезды – это уже, можно сказать, революция была бы в обществе в то время, правда ведь? Когда существовали выездные комиссии в ЦК, в райкоме, ну, где только не существовало – в каждой организации.