Я бы сказал, что действительно, он был человек импульсивный, взрывообразный, я бы даже так сказал. Но, в общем, в течение всего этого периода он держал себя в руках. Я помню только один эпизод, когда он, так сказать, довольно бурно выразил своё несогласие. Это было где-то в середине недели или, может быть, даже в начале — Василий Васильевич Кузнецов, который временно возглавлял тогда МИД... Да, это было в начале недели, потому что Громыко ещё не вернулся из Соединённых Штатов. Кузнецов сказал Хрущёву: «Мы вот думали, поскольку американцы оказывают такой нажим вокруг Кубы, не следует ли нам надавить на Берлин каким-то образом?» Он даже не конкретизировал, какие формы нажима могли бы быть. На что Хрущёв довольно резко ответил: «Мы не нуждаемся в такого рода советах». И у меня тогда сложилось твёрдое впечатление, что у нас нет намерения — или, во всяком случае, у Хрущёва нет намерения — как-то расширять масштабы этого конфликта. Что было очень важно, потому что американцы как раз опасались, что мы начнём предпринимать какие-то действия вокруг Берлина в ответ на Кубу. Вообще, я бы сказал так: если бросить ретроспективный взгляд, то можно было с самого начала прийти к выводу, что мы в том, что касается ракет, отступим. Потому что идти на ядерную войну никак не входило в расчёты ни Хрущёва, ни нашего руководства в целом в то время. Поэтому при каком-то нажиме со стороны американцев можно было предвидеть, что мы отступим.