Как Сталин смог укрепить свою власть

Итак, что помогло Сталину не только удержать, но и всё больше укреплять свою власть? Я вам отвечу парадоксально. Если вы рассмотрите всю его деятельность под углом зрения сохранения власти, то вы убедитесь, что есть такие узлы – особенно особенные вспышки судорожные и очень организационно-деловые – не только удержания, но и укрепления власти. Они приходятся, – это вы меня сейчас надоумили, – как раз на моменты угрозы потери власти. Ну, скажем, умирает Ленин. Нет, Ленин ещё болен. Но Ленин требует, – прозрел наконец, – требует отставки Сталина. С таким же, в сущности, успехом мог бы потребовать своей отставки. Ну ладно, он требует отставки. Отставка – реальная угроза. У Сталина происходит мощная мобилизация всех его организационных талантов, инстинктов и так далее. И весь 1923 год, когда Ленин болен, идёт черновая работа по захвату главных пунктов власти. Главные пункты власти – это секретари райкомов, обкомов, губкомов и так далее, и ЧК. Он понял это сразу. Понимаете, тут без психологии не обойдёшься. Человек более интеллигентный, более гуманитарный, более честный, совестливый и добрый не пойдёт работать – какое бы якобы чистое ЧК ни было, ГПУ и так далее, – не пойдёт по внутренней традиционной, ну, брезгливости что ли. Так? Но кто-то должен заниматься этой работой? И вот он ей занимается. Потом вдруг оказывается, он обладает абсолютной властью над информацией, как бы сейчас сказали. Более того, он её начинает создавать, раз все узлы у него. Так? Ему ничего не стоит доказать – опять говорю, при психологии массовой, психологии в стране царящей, что отовсюду враги и внутри враги. Что ему нужно? Ему нужно показывать, что тот, кто против него выступает, на самом деле не просто объективно помогает врагам, а на самом деле даже оказывается, кто с ним не согласен, тот у него подкуплен. Знаете, откуда формула? Недаром я начинал с «Бесов» – из «Бесов». Кто с ним не согласен, тот у него подкуплен. Кстати, говорят, так было и у Ленина – буквально, Валентинов об этом пишет. И вот как только ему грозит опасность, срабатывает эта система, которая… выявленная им всякими путями именно благодаря монополии на власть информации. Он же гениальный, конечно, мастер провокации. Так? Вдруг оказывается каким-то образом, что письмо его, закрытое письмо его оппонента, оказывается за границей. Заграница поднимает крик – «белогвардейцы», эти как их там, капиталисты, империалисты. Доказано, что ты шпион. Идёт крах в 1928 году его политики и в деревне, и в городе. Организуется «Шахтинский процесс». Так, и вдруг... Вы очень хороший вопрос задали. На самом деле крах идёт. То есть нужно по-нормальному уходить в отставку. Так? Организуется «Шахтинский процесс». Оказывается, что цвет русской инженерной интеллигенции оказался весь продан французским, английским, турецким, немецким, значит, империалистам, и что они все шпионы. И мне рассказывали ужасную вещь совершенно. Добрый по натуре человек Бухарин, узнав об этом – мне рассказывала вдова Бухарина, слава богу, до сих пор живая Анна Михайловна Бухарина – и когда он узнал, что они оказываются все шпионы, он кричит: «Расстрелять их всех нужно». Их приговаривают к разным срокам наказания. А он, идеалист, кричит: «Расстрелять». Я представляю, как Сталин цинически поглаживает усы – дело-то всё поддельное. Дальше. 1934 год, скажем возьмём. На 17-м партсъезде. Что такое 1934 год? 1934 год – такого банкротства системы не было. Уже организован массовый голод, несколько миллионов погибло. Уже осуществлена коллективизация, в которой самой по себе несколько миллионов, больше десяти. Уже провалился первый пятилетний план, хотя фальсификация заставила страну поверить, что он выполнен чуть ли не в три года. И вдруг, поглядите, через все чистки, через все проверки собирается съезд отобранных людей, победителей, съезд победителей. 1934 год, январь–февраль. И вдруг ночью, 9 февраля, я думаю, что для этого нужен Шекспир, ну, или Шиллер, по крайней мере, чтобы эту ночь разгадать. И вдруг Сталину доносят, что 292 человека против тебя голосуют. Это на съезде, на котором все устраивали такие овации Сталину. А против Кирова всего три. Ночью решается вопрос о том, чтобы 292 зачеркнуть, а против Сталина – три, и против Кирова – три. Ему совершенно очевидно, ему, который столько над этим работал, чтобы получить даже чтобы и трёх не было, и вдруг – 292. Вернёмся, кстати говоря, к тому моменту драматическому, который много разъясняет, страшно много разъясняет. Сейчас я вам скажу обязательно. Да, к тому драматическому моменту, когда я всё его воспроизвожу. Объявляют этому съезду – три человека против. Ну, наверняка, наверняка были какие-то пять, которые знали, что они пять, а не три. И ещё другие. Понимаете? И ещё. Ведь никто не встал. И, представляете, вдруг – ложь. Никто не встал. Почему? Вот вдумайтесь. Даже Троцкий, ну, уж большего врага у Сталина не было, и то говорит: «Партия всегда права». Проникает на Запад завещание Ленина – так называемое завещание Ленина об отстранении Сталина и так далее. Публикует его Истмен, у вас в Америке, по-моему, впервые. Троцкому поручено написать, что это фальшивка. И Троцкий пишет статью, в которой говорит, что это фальшивка. Почему? Потому... Ещё есть письмо Дзержинского, накануне смерти написанное Куйбышеву. Письмо страшно интересное: «Прошу отставки». Он был председателем Всенародного ВСНХ – Высший Совет народного хозяйства, что ли. Так? «Прошу отставки. Та линия, которая называется генеральной, ведёт нас к гибели. Но сказать этого публично я не могу, потому что это будет на руку врагам советской власти». Вернёмся к тому, о чём я всё время говорил и что, может быть, я недостаточно разъяснил. Всякая оппозиция, любое умаление партии, уже олицетворённой Сталиным, уже воспринималось как предательство во время битвы, во время войны. Поэтому и Троцкий врёт, думая романтически; это уже цинизм. Поэтому Бухарин точно так же говорит. Они не действовали из простого физического страха смерти, а потому они… я об этих двести девяносто двух, потому что тогда же, как же перед всем миром мы разбиваем представление о монолитности нашей партии. Идея монолитности партии – она есть самая главная и самоубийственная идея. Понимаете? И когда их расстреливают, многие из них кричат, как Рэм кричал: «Да здравствует Гитлер!» – когда его расстреливали, – так и эти кричали: «Да здравствует Сталин!» Для чего? Потому что там была идея партии, та идея, начинающаяся, я на этом настаиваю насчёт главной партийной идеи – уничтожение частной собственности; она там навсегда осталась. Понимаете? А если она там осталась, то ты, что бы ты ни делал, каждым своим поступком… Понимаете, что такое религиозная идея, превращённая? Есть весы. И что бы ты ни делал, ты всё время давишь либо на чашу весов врагов, либо на чашу весов коммунизма. Понимаете? Что бы ты ни делал. Поэтому… А кто решает? Решает партия, которая никогда не ошибается. Поэтому это была жуткая метаморфоза. Как бы сказать, большинство – меньшинства; большинство-то всегда и ошибается. Смотрите, кончилась война. Кончилась война. Война, победа в войне несла, опять, уже была диким поражением, ну, невероятным поражением. Потому что за любой день сталинского руководства он бы расстреливал бы тысячами. Пока он в маразме сидел эту неделю на своей даче, это известное в конце июня, в это время каждая же минута была равна тысячам, тысячам жизней. Понимаете? Просто каждая минута его маразма и предыдущего и этого, его десять... за каждого он должен был отвечать. Так? Потом победа. Победа, добытая, ну чудовищная совершенно, невообразимая, ещё нам не известная окончательной ценой. Победа, которая равна невероятному поражению, в сущности. Но победа, которая на самом деле была победой освобождения духа. Впервые люди на войне этого... Впервые люди сами, во время войны сами решали. От них зависело. Они принимали решения сплошь и рядом. И приобщение к Западу. Просто люди увидели, как люди живут. Сталин стоял во время победы накануне колоссального поражения, потому что вернулись такие люди, их, они были почти все истреблены, казалось, они снова народились во время войны, люди, у которых открылись глаза. Так? И затевается, это грозило колоссальным совершенно поражением. Так? И затевается, что затевается? Затевается новая депортация народов. Если бы вы... Если представить себе логику до конца, вот ему продлили бы на 10 лет жизни. Ну, я абсолютно убеждён в том, что вдвое к-, число, число лагерей и людей там находящихся увеличилось бы. Было бы, была бы, это теперь очень хорошо известно, была бы депортация, истребление, вывоз всех евреев. Абсолютно ясно. Как только он оказывается перед лицом поражения, возникает новое, в сущности, по старой схеме очень холодно разработано, очень циничное, но пароксизмы, судороги, спасение. Потому что идти после преступлений такого, такого, другого пути чем увеличивать, усиливать эти преступления просто не было.