Тип члена партии

Это тип человека, всё более изолированного не только от массы партии, но и от народа. Это всё больше и больше изоляция – буквальная, физическая. Буквальная, физическая. Я вам приведу такой пример: мы однажды с моим другом Эрнстом Неизвестным шли мимо ЦК. Подъезжает гигантский лимузин, а идут люди – они же не знают, кто там приехал. Вдруг появляется цепочка телохранителей. Мы не сразу сообразили, в чём дело. Выстраивают такой коридор среди этой толпы. И выходит, ну, один из выдающихся в своём роде людей, тип классический – Суслов Михаил Андреевич, который был, ну, классиком, после Жданова классиком нашей идеологии. Нечто, потом его преемником будет Лигачёв. И вот этот человек выходит, а тут народу много. Они никогда без охраны, хотя никаких на них покушений не было, с гигантской совершенно охраной они никогда не ходили, они никогда не были, как Харун ар-Рашид. Это имя в голову не приходило. Помните, о чём я говорю, когда он переодевался и ходил по народу. И вот я видел абсолютно человека, который испугался физически этой массы. Они не успели ещё построить этот коридорчик. И это было… Он очень длинный, а когда длинный человек бежит быстро мелкими шажками, это крайне смешно. У него было страшное, испуганное лицо. И мы захохотали. Эрнст Неизвестный, ну, художник великий, он особенно всё смотрит, а я ещё был молод. А я очень громко сказал, выругавшись, – там была ещё одна причина для того, чтобы так всё произошло, мы чуть-чуть выпивши были, скажем так. И выругавшись, я сказал громко, не понимая ответственности момента: «Мать честная, выход космонавта в открытый космос без скафандра». Значит, и это был полный остолбеней, он даже остановился. Кто-то, какой-то охранник, значит, им нужно следить, схватил, и тут мы поняли, что бежать надо. Мы, как это, схватились и убежали. Вы понимаете, это точный совершенно образ человека абсолютно оторванного, абсолютно. Это не анекдот. Я был, меня исключали из партии, потом я расскажу, я был у члена Политбюро, председателя Комиссии партийного контроля ЦК. Как же его? Пельше, Арвид Янович Пельше. И разговаривал с его помощником, который любил этого человека и говорит, какой хороший Арвид Янович. Вот он уезжает не в Крым, на большие такие дачи, государственные, под охраной целых дивизий, а он едет в свою Латвию, и у него там есть местечко, и он любит на лодке кататься. И спрашивает меня: «Вот лодка была подготовлена к его приезду, он спрашивает – я дал лодочнику три рубля, я его не развратил?» Это не анекдот, это абсолютная оторванность от всех реальных, материальных, духовных, бытийственных, бытовых сторон народа. Это изначально, понимаете, всё больше, больше укреплялось, укреплялось, укреплялось. И завершилось, знаете, чем? Завершилось замечательно. Так и должно было быть. Потому что августовские, сентябрьские дни – это великолепно, великолепный сатирический финал, другого не могло быть, этой партии. Потому что сам заговор уже был создан в таком вакууме, в такой оторванности от реальности. Они привыкли, потом мы к этому вернёмся, что каждое слово оттуда по невидимым и видимым эскалаторам тут же, как ток электрический, со скоростью триста тысяч, я уже не помню, сколько километров в секунду, мгновенно передаётся. Они не поняли, что уже блокированы за эти годы многие эти системы. Они поверили нашим этим литераторам, в сущности партийным, – там Проханову и так далее, – что только свистни, и Русь встанет за них. Понимаете, они... Тут очень интересная вещь: они потеряли абсолютное чувство реальности. Это абсолютная закономерность. Я видел этих людей, я очень много с ними общался и сам испытал это чувство.