Он вступил в партию уже где-то, наверное, в середине 1960-х годов. Я его спрашивал, почему он вступил в партию, потому что, в принципе, он был человеком абсолютно беспартийным по духу. Он сказал, что хочет участвовать в партсобраниях, где будет обсуждаться репертуар театра, где будут рассматриваться какие-то творческие проблемы. Иначе он оставался как бы вне игры. Из этих соображений он вступил в партию. Потом мама говорила, что в какой-то момент он хотел выйти из партии, но она его убедила, сказав: «У тебя сын учится в институте, в инъязе, там обязательно нужно быть членом комсомола, пожалуйста, не порть сыну жизнь». Он прекрасно понимал, что происходит. Более того, даже я, наверное, лет с 13–14 очень хорошо стал понимать, что такое, во-первых, советская власть изначально, что такое Ленин, что такое Сталин в судьбе страны, их роль. То есть какова была их роль. Я быстро понял, что существует официоз в стране – принято рапортовать «одобрямс», голосовать единогласно. А с другой стороны, параллельно существует трезвая оценка и трезвое восприятие происходящего. То есть есть один взгляд, а существует взгляд внутренний, где видны настоящие проблемы. Он, например, гордился до конца жизни тем, что ни разу не подписал ни одно коллективное письмо, скажем, «Деятели культуры против...». Причём, боясь, что всё-таки ему позвонят с предложением подписать, а отказаться в таких случаях было сложно, он говорил: «Меня эту неделю нет дома. Я на даче. Телефона нет, никто не знает, как со мной связаться». Но подписи его ни под одним коллективным письмом не было. И он всегда этим гордился. То есть он, конечно, не выходил, что называется, на баррикады. Он говорил: «Я снимаю шапку перед людьми, которые, например, после событий в Чехословакии вышли на Красную площадь. Я бы этого сделать не смог, потому что не выдержал бы лагерей или тюрьмы. Я бы этого не выдержал. Но я понимаю, что эти люди – это и есть совесть нашей страны». Он прекрасно всё понимал. И я всегда присутствовал при так называемых взрослых разговорах. Закрытых тем никогда не существовало. Никогда не было такого, чтобы мне говорили: «А ты пойди поиграй, а мы тут поговорим». Тем не менее быстро понимаешь, что к чему, если слушаешь внимательно. Слушать взрослые разговоры – для меня это было самое интересное, наверное, в жизни. Я мог часами сидеть за столом и просто слушать, о чём говорил отец с мамой и кто-то из людей, которые были у них в гостях.