Заметьте и вдумайтесь. У нас, когда сейчас говорят – когда уже у нас многопартийность возникла, – у нас, когда говорят «партия», имеют в виду коммунистов. Само по себе слово «партия» стало отождествляться с коммунистами. Это у нас не просто «пати», не просто часть – это у нас, как по-английски «холл», да, – целое. Это такая часть, которая претендует стать универсальным всем, проникнуть даже в межмолекулярное пространство, в атомное пространство души человеческой. Потому что эта система, которая поставила себе неосуществимую задачу, – неосуществимую по природе, – в своих попытках её осуществить вынуждена проникать повсюду, потому что всё противится ей. Понимаете? Это не просто, так сказать, изначальная страсть к сыску. Нет. Это вытекает из поставленной задачи. Если я ставлю себе задачей, в сущности, уничтожить, сломать природу человеческую, то я должен иметь своих агентов везде, где противится природа человеческая поставленной мной цели. А где она противится? Да везде она противится. Она противится в отношениях между сыном и отцом, между любимыми людьми, между друзьями, между учёными. Она везде противится. Ведь это заговор, реально это заговор против жизни. Понимаете? Поэтому она по природе своей, в силу поставленной изначально неосуществимой, но осуществляемой безнадёжно задачи, – она не «пати», она – всё. Власть компартии и власть в особенности – очень важное разделение. Потому что как партии на самом деле нет. Есть внутренняя партия, верхняя – вот эти сто десять человек, – и партия лягушек, партия журавлей и партия лягушек, если вспомнить ту басню. Можно также сказать, что если в начале ещё были самообманные идеи у большинства в партии, что власть партии, монопольная власть партии является средством насильственного осчастливливания человечества, то чем дальше, тем больше оказалось, что нет никакой другой задачи у этой внутренней партии, у этих ста десяти, у этих единственных, кроме власти как самоцели.