Низкая эффективность и снижение продолжительности жизни

Вот вы говорили о эффективности, например. В два раза чаще в среднем надо было делать ремонты скважин. Почему? Низкокачественное оборудование и низкое качество ремонта. А что такое ремонт? Это значит, вы с глубины несколько километров достаёте насос. Это быстро не подымешь, подымается медленно, то есть вы останавливаете на несколько дней – иногда на две недели – скважину. Чем это опасно? Когда скважина работает, то поры уже пробились в этой губке, подсасывается хорошо. Как только вы её останавливаете, вы меняете весь режим. И особенно если в нефти есть парафин или всякие песчинки, то понятно: канал пробит, песчиночки потихонечку отсасываются, парафинистые компоненты протекают. Вы прекратили добывать, остановили скважину – и потом вам почти невозможно восстановить обратно её мощность, потому что всё там забилось, вокруг неё пространство забилось то самое, которое протекало. Ну, вот вам такой один пример, наверное. Но таких примеров было много. Как бы никто не позволял остановить производство какое-нибудь машиностроительное, начать производство более современного оборудования, применять более качественные материалы. Потому что в нефтяной промышленности, которая в значительной степени под землёй, очень важна надёжность – надёжность и качество. То есть вы насос туда поставили, он должен работать там полтора года, и ничего менять не надо. А если такие сбои в техническом качестве, в надёжности прежде всего, происходили на каждом звене – и насос дрянь, и скважина кривоватая, и немножечко не так используются методы отделения воды, нефти и газа, и когда скважину бурили, плюхнули эту грязь, и химические методы очистки применяются не те и не так, – то всё это накапливается-накапливается-накапливается и сказывается на эффективности производства. Но поскольку каждое месторождение своё и каждый резервуар разный, то такие чистые сравнения практически не имеют никакого смысла. Вы никогда не можете сказать: «У них, у американцев, в два раза меньше народу работает». Не проходит, потому что несопоставимо, с чем они работают. Это каждый раз своё, это можно увидеть, где – во вспомогательных службах. И дешевизна нашей нефти тоже поглощала в себя безобразную организацию производства. А в чём она выражалась, безобразная организация? Поскольку невозможно было добиться в этой стране с плановой экономикой и валом качества, которое нужно было нефтяникам, они вынуждены были делать всё на месте, чего никто не делает. Вот там на Аляске нефть добывают – туда не только хлеб из Калифорнии самолётом везут, в химчистку в Калифорнию возят. Люди сидят на вахте. А у нас вы приедете в Тюмень – город, город. Женщины говорят: нужно вспомогательное производство, какое-нибудь швейное или чего-нибудь ещё, дети. Значит, завозили это в Сибирь, на далёкий Север. Плохо понимается, что освоение Севера – цена дешёвой нефти или дорогой – тоже интересно порассуждать. В наших условиях, где нефть обнаруживали в районах с экстремальным климатом, не только болото, но и холода бесконечные. Вот вам просто на память приходит: в Новом Уренгое, где мы добываем основной газ страны, это одно из крупнейших месторождений, всего-навсего 90 безморозных дней в году. Это зверский климат. И то, что мы туда, особенно в режим советского времени, как было организовано – были такие волны. Приезжали люди, которые думали, что вот они приехали в Тюмень, получат длинный рубль. Они туда приезжали, а новичкам там не платили почти ничего. То есть платили, конечно, чуть-чуть больше, но и стоимость жизни была намного дороже. Им нужно было тёплое пальто, варежки. Нельзя же выйти, когда минус 40. А фактически не давали им ничего – управляйся сам. Жилья не было. То есть была такая волна: приедут на 3 года, помучаются-помучаются – первые через полгода отваливали, потом через 3 года. И наконец оказывались такие, которые уже обжились, перешли этот рубеж. Дальше они задерживались там дольше, чем это было можно. А в этих районах больше 10 лет жить лучше бы и не надо. Люди переваливали этот сюжет – почему? Понятно, житейские причины. Семья, за 10 лет он квартиру получил, а деваться ему ровным счётом некуда. Значит, вроде бы он тут уже и обжился, и как работать, и главное – как отлынивать от работы научился, то есть уже кадровый. И он застревал. А цена этого – больные дети, переломанное этим климатом здоровье, инфаркты в 30 лет, испорченный генотип у детей. И если учесть, сколько миллионов людей мы туда через эту мясорубку прогнали, причём прогнали мы туда, в общем, цвет нации – всё-таки отбирали только здоровых, сильных, энергичных, молодых… Значит, не хочу врать и не хочу называть этих цифр, но итогом этого было радикальное сокращение продолжительности жизни в целом. По совокупности этих факторов, которые действуют на здоровье, это пребывание на Севере никто ещё толком в деталях не понимает, но есть обобщённый показатель – сокращение продолжительности жизни. И цифры, которые я знаю, очень и очень серьёзные в этом плане. Ну, наверное, всё, что я могу сказать.