Это уже началась эпоха оттепели. Папа по своему характеру, по темпераменту, по рождению был очень романтичным человеком. Как романтично он принял революцию, точно так же он романтично принял оттепель. Для него казалось, что всё самое страшное позади, со сталинизмом покончено, больше не будет никаких репрессий, никакого страха. Можно писать как хочешь. Никто не будет стоять, дышать над твоей рукой, как ты пишешь. Потому что всё время – то не так, это не так. «Здесь вы не так изобразили, это вы не то изобразили, это неправда. А где партия? А где роль партии? А где роль Сталина?» – ну и прочее, и прочее. И он, конечно, вспомнил 1920-е годы. И всё это в нём бурлило. А тут он ещё стал редактором «Юности». В редакцию хлынули и бывшие, для которых это было просто новое издание, где можно было печататься. Тут папа нажил себе очень много врагов. Ой, масса. Врагов была тьма. Врагов была тьма явных, тайных, разных. Но, конечно, у такого человека не может не быть врагов. Он не мог угодить всем. Он был прежде всего писатель. И он действовал по законам жанра. Это, конечно, не всем нравилось – и тем, и другим, и красным, и белым, и таким, и сяким.