https://историяотпервоголица.рф/events/current_event.php?current_event_id=1849
Вот там сказали, что там насиловали наши 15 миллионов. Ерунда. Мы когда перешли границу, немцев вообще не было никого. Всё брошено: скот, имущество, всё бросили и убежали на Запад. Сто пятьдесят девять километров никого не было. Кого кто насиловал? Комсомольцы могли насиловать? Нет. Но был такой случай. Командир батареи говорит: «Если хотите, давай». Я говорю: «Ты что делаешь?» Он: «Что такое?» Я говорю: «Застрелю сейчас». Я говорю: «Так у меня шесть сестёр, ты что делаешь?» Вот такой командир был. Но чтобы я видел – ничего такого не было. Немцы голодали, мы стали кормить кашей. Как Жуков сказал: «Ваши солдаты страшные злодеяния сделали на нашей земле. Мы пришли не мстить». Вот как. И кормили. Где-то в мае, в середине, стоял вопрос об обеспечении детей Берлина молоком. О как! Кто это делал? Советские командиры, Советская власть. И сказали: «Немцев не трогать, потому что они не будут сопротивляться». Хотя, когда я входил, там сидело двадцать семь офицеров, если мы бы стреляли бы, мы сами погибли бы. Немцы вели себя правильно, и мы, понимаете. Ни одного выстрела мы не сделали. Это говорит о том, что немцы знали, что идёт наступление, что они рано или поздно погибнут. Так нужно сохранить. И они сохранили себе жизнь. Никого я не расстрелял. Привёл, а мне говорят: «Ты куда привёл? Мы наступать будем, кто их будет охранять? Надо их кормить. Ты что? Что хочешь, то и делай». Я вывел их, сказал: «Alles weg». А я ж тоже девушку спас, Ингу. Вынес с поля боя, а потом, когда вернулся в Берлин, стал искать и через месяц нашёл её. Она кричала, а я лежал и бросился спасать. У меня же всё-таки семь было сестёр, я знаю крик, что это такое. И пополз, и побежал, и вынес её на руках. Она в крови была, лежала во дворе. А когда мы ушли, я приблизительно знал же, стал искать, искал-искал, месяц я искал. Нашёл. Нашёл и сказал: «Их ур сей ком» (назавтра здесь всё приходить). Они: «Эссэн, эссэн, эссэн» (кушать). Я подготовил котелок с кашей, вышел на крыльцо, они стоят, я говорю: «Ком!» Им уже по десять-одиннадцать лет, накормили их, положили к себе спать, потому что ночь уже стала, никто не трогал.