Несколько слов о личности Сталина

Вернёмся к личности ещё немножко Сталина. Личность, над которой будут много думать, но вот один штришок, который, мне кажется, стоит, чтобы над ним думать особо. Есть выражение известное Сталина – коммунистическая партия должна строиться по образу ордена меченосцев. Так? Это в 1920 году. Ничего себе тайна. Опять вернусь, кстати говоря, к Достоевскому. В «Бесах» сказано: Пётр Верховенский хочет строить свою партию по образцу ордена иезуитов, между прочим. Я узнал один такой факт, что любимой книгой Сталина в детстве, подростком, была книга Генрика Сенкевича «Крестоносцы». Так она сейчас переводится, а когда я её читал, она «Меченосцы» называлась. Там, это что-то вроде польских «Трёх мушкетёров» с некоторыми оговорками. Там, если хотите, очень сильно описана чарующая, дьявольская сила организованного зла. И, по-видимому, я сейчас не вдаюсь в подробности, на этого изначально ущемлённого человека, и тут его можно только пожалеть, а истоки личной психологии, разумеется, там, в отношениях с матерью, в комплексе неполноценности. На него, по-видимому, произвела неизгладимое впечатление вот эта организация сил зла. Потом как будто это зёрнышко проросло, и... Так вот, ещё одна очень важная вещь. Если ты проводишь всё это, если ты одержим сначала идейно, что кругом враги, сначала это идея. Но так как врагов нет, их создают. Вы понимаете? И ты попался, сам в капкан попался. Потому что ты делаешь врагов сам. Понимаете? Чем больше он их истреблял, тем больше люди, даже самые близкие, начинали его бояться. То есть человек боящийся, он же тебя не будет так любить, понимаете? И тут безостановочный процесс. В нём подогревалась мания, комплекс неполноценности превращался в манию величия. Комплекс подозрительности развивался бесконечно. И вдруг, вот я хочу этим закончить, это достоверный факт. Мне рассказывал о нём член ЦК, главный редактор журнала «Проблемы мира и социализма», живой до сих пор человек. Хорошо бы записать этот рассказ. На меня он произвёл лет двадцать назад неизгладимое впечатление. 19-й съезд партии, 19-я конференция. Нет, 19-й съезд. 19-й съезд партии. Сталин набирает новое ЦК. Георгиевский зал. Они стоят – несколько сот человек в углу, в одном. Жалко, я не артист. Он ходит медленно с трубкой и тихо говорит. Поэтому чем тише он говорит, тем те ещё тише – нужно же слушать. И довольно разумные какие-то общие марксистские истины – об идеологических врагах, о перспективах мирового социализма. Рассказывает им, рассказывает. Потом вдруг, – рассказывает Румянцев, – глаза его загораются каким-то совершенно безумным светом, он их оглядывает. Становится всё тише, тише, тише. Они невольно отжимаются туда. Сценка, понимаете? Нарочно не придумаешь. Никакой режиссёр, никакой Эйзенштейн не придумает. Они шарахаются туда, он выглядывает кого-то и потом говорит: «А Молотов – английский шпион». Полная… Потом вдруг как будто у него снова на место становятся мозги: «На чём я остановился?» – и продолжает снова вести эту вполне разумную речь. Потом ещё раз повторяется, опять кого-то: «А Ворошилов, – я уж не помню там, – американский шпион». Эти опять шарахаются. Я хочу сказать, что сама эта система, абсолютно закономерно порождая массовое безумие, формы которого не исследованы даже Юнгом, – он создатель теории массовых психозов и так далее, – это особая тема: массовый психоз коммунизма. Гитлеризм лучше изучен, чем наш. Она порождала, породила, тут, наверное, будет статистика, невероятное количество индивидуальных психозов. То есть уже, так сказать, буквальных. Потому что, – вернусь к теме шестидесяти миллионов убитых. Человек не может, нормальный человек, убить другого человека, глядя ему в глаза или даже в затылок. У нас в России в конце девятнадцатого – начале двадцатого века был один палач, дай бог памяти, о нём Лев Толстой писал – Фролов. Никто не хотел идти в палачи. Его… ну, вот он… как один Рихтер, – да простится мне это кощунственное сравнение. Понимаете? Вот это был у них палач. Он один. Вы вдумайтесь: коммунизм сделал доносительство, палачество самой, может быть, распространённой или, по крайней мере, небывало распространённой массовой профессией. А это ведь просто так не проходит. Потому что убивать другого человека, доносить на другого человека – это всегда насилие над собой, это всегда духовное самоубийство. И это ещё требует особого исследования. И можно достоверно сказать, что человек вообще, по природе своей, человек, обладающий властью над другим человеком, тем более абсолютной властью обладающий, он что? Есть выражение, я не помню – Брехта? – нет, какого-то англичанина: «Власть развращает, абсолютная власть развращает абсолютно». Это немножко так и не так. Власть вообще, абсолютная власть, безусловно, искажает всю психику человека. Она его делает другим, психически. Поэтому нельзя всё объяснять паранойей, установленной паранойей Сталина. Это, так сказать, медицинский факт. Установлено это Бехтеревым в 1927 году ещё. За что он был тут же и отравлен. Но это совершенно неизбежно. Что Мао Цзэдун. Посмотрите на этого параноика. Фидель. Пол Пот. Я немножко видел хронику. Был в Кампучии. Это абсолютно неизбежная дань, плата вот за всю эту историю. Поэтому сама – закончим – сама эта система вот с такой картинкой в финале, так? Она самоубийственна по своей природе, потому что она поставила себе противоестественную, противожизненную задачу. Поэтому она могла только одно из двух совершить. Она могла либо уничтожить жизнь, либо рано или поздно прийти к самоубийству. И представьте себе, раньше я... Представьте себе, представьте себе, что у Сталина атомное оружие, ядерное оружие. Вот представьте себе – у этого типа или у Мао Цзэдуна монополия на ядерное оружие. Да, да, да. Да, да, да. Американцы упустили фантастическую возможность не сбрасывать на Хиросиму бомбу. Хиросима их такой же будет вечным грехом, как негритянский вопрос. Но они в нём каются, раскаялись и во многом искупили. Они упустили эту возможность. Но ведь при всех тех опубликованных планах – нападение на нас, размётка по каким городам, как будто у нас нет таких планов. Так? Американцы при монополии на атомную бомбу не сбросили её на нас. Мне больно в этом признаться, поскольку это речь идёт о моей стране. Но на самом деле не о моей стране и не о моём народе, а о коммунизме. У меня малейшего волоска нет сомнения в том, что если была монополия у Сталина хотя бы месячная, на месяц, на атомную бомбу – никаких сомнений нет в том, чтобы он её сбросил. Никаких сомнений нет. Если была техническая возможность уничтожить – никаких сомнений нет. Потому что мы имеем дело здесь с неизбежным медицинским и абсолютно закономерным фактом превращения лидеров этой бесчеловечной, безумной, антижизненной системы, превращения их в параноиков изначально.