Идея, овладевшая массами

Есть такое выражение у Маркса: идея, владевшая массами, становится материальной силой. Я грубый пример приведу, идея, овладевшая массами – эта девка публичная в полк, полк солдат. А если девка заражена, понимаете? Не сразу всё это проявится, но изначально идея марксистская с этой идеей, с этой двоякостью, бла– обещание быстрого благоденствия, во-первых, и ликвидацию всех препятствий – враги. Во-вторых, сконцентрированная в простом выражении, уничтожение частной собственности – это уже есть спид, это уже есть сифилис, понимаете? Идея, так идея, овладевшая массами, какими ещё массами? Там же свои операции происходят. А если ещё идея заражена, понимаете? Вот поэтому медицинский, как бы сказать, исторический цикл этой идеи завершён. Но самое это состоит в том, что самые заражённые не понимают, считают себя самыми здоровыми. Это очень трудно понять, но, наверное, понятно: на Западе, когда Запад тоже своими грехами, и в том числе и расистскими, это можно понять, как, ну, приезжает колонизатор к каким-нибудь аборигенам. Ну понятно, разница колоссальна, но когда эта разница вдруг воспринимается как твоё врождённое преимущество над всеми другими – человеками этой расы ли, этой культуры ли, – нечто антихристианское, то тогда, может быть, вы легче нас поймёте. Но только всё это сконцентрировано с невероятной совершенно силой. Сконцентрировано, как берётся увеличительное стекло: если бы было солнце, я бы прожёг руку, понимаете. С такой концентрацией это всё даётся. Поэтому тайна этой системы состоит в том, что она вообще не может жить без врагов. Я давно очень думал: если бы всех главных одержимых вождей, идеологов, политиков этой идеи собрать бы их конкретно на один остров и обеспечить им всем, что они только хотят, это было бы колоссально, совершенно колоссальный эксперимент. Закончившись, вы знаете чем? Мы бы приехали через три года, и там были бы одни белые косточки. Потому что они бы стали искать – эта система, ну как заражённый организм, он в целом болеет; вы пустите его ткань куда-то, она будет та же самая ткань, та же самая структура, тот же самый кристалл, только маленький. Они тут же разделятся и скажут: этот скрытый враг, мы его тогда на большой земле могли отличить, этот полускрытый враг. У них точно так же всё воспроизведётся, понимаете, и кончится это – им нужно будет искать врага, они найдут этого врага. Но и тут, и вовне они будут готовить, понимаете. Она абсолютно точная, это вас… Причём это уже даже, если хотите, реально было, правда, в жутких условиях. Когда этих же марксистов, вначале убеждённейших коммунистов, Сталин начал сажать, и вот описано у Солженицына, в некоторых камерах, в некоторых таких, ну, отсеках что ли ГУЛАГа оказывались они, и воспроизводилась модель общества. Они немедленно, немедленно воспроизводили вот эту схему. Поэтому в значительной мере, да, и до сих пор, когда вступают, объяснить просто грубым цинизмом это нельзя. В каждом таком есть какая-то доля утопизма романтического, который всё больше и больше выветривался. Если вы возьмёте этих 110 мной помянутых членов Политбюро и проанализируете каждого, просто, я бы сказал, кто-нибудь, может быть, и заразится этой идеей, вот 110. Просто карьера каждого – через какие трупы шёл, через какие трупы перешагивал, как лично смирялся с тем, что у тебя убивали брата, или ты сам его убивал, предавал родителей и так далее, – вот всю эту цепь, получится жуткая совершенно картина, понимаете. Картина, которая, взятая в эволюции, даст вам следующую. Это я делал и сейчас изложу в самом общем виде результата. Картина разделяется, эволюция их разделяется на два этапа. Первый этап я бы называл романтический, идеалистический этап. Когда в значительной мере этими людьми ещё была очень серьёзная доля искренней, пускай ограниченной с точки зрения мировой культуры, веры в то, что вот ежели они так сделают, то действительно скоро будет рай и они очень скоро покончат с врагами. Это примерно до, ну, наверное, до середины 1930-х годов. Потом, когда реально машина всё больше и больше буксовала, потому что все пятилетки, как мы знаем, построены на фальсификации, выполнение их в срок – это всё фальсификация, понимаете. Начали что делать? Сначала неосознанное. Представьте себе метр – тот, который хранится в Париже, знаете, мировой эталон. Вот когда вы берёте этот метр, ну, скажем, измерение длины социального прогресса, и переносите его в страну всё более отсталую, вы невольно его сокращаете. Вы начинаете мерить дорогу сокращённым метром, потому что у вас тут всё сокращено, у вас тут нет культуры. Я сказал, чем более отсталая страна… И думаете, вот самообман, что от того, что вы измеряете уже не метром, а дециметром, переименованным в метр, дорогу, что дорога от этого сократится. И это, если угодно, совершенно столь же смешное, сколь и искреннее поначалу убеждение. И вот вы отмерили, посчитали, всё как-то хочется скорее сократить. Понимаете, это в природе человеческой. Извините, я всё-таки психолог, а не политик. Когда в «Воскресении» Толстого есть картина суда, и там очень больной человек, боящийся умереть, идёт на своё место и думает: «Вот если чётное число шагов, то я выживу, а если нечётное число…» И вот он идёт и подгоняет к тому, что нужно.