«Страшный» 1996 год

Теперь почему я так пугаю вас 1996-м годом – потому что, если верить нашим прогнозам, то спад производства в стране прекратится, потребление энергии или будет очень небольшим уже в 1995-м году. Потребление, соответственно, топлива сокращается непропорционально, то есть меньший спад на топливо, чем спад в производстве. Тому есть свои обоснования, не думаю, что это надо сейчас объяснять. А спад нефти будет продолжаться, как он шёл, скажем, где-то 10–15–20% годовых. А спад спроса внутри России будет где-то на 5–7%. При таком деле возникает зазор. У нас как бы было, почему она сокращалась – потому что экспортировать мы больше не можем, а внутреннего спроса нет. Ну, тогда можно и скважины останавливать. Но тут произойдёт совсем другая история: внутренний спрос более-менее стабилизируется, спад добычи нефти будет продолжаться. И тогда откуда можно снять? Ведь страну же не заморозишь. Значит, придётся снимать с экспорта. Вот и всё. И вот если верить прогнозам народно-хозяйственным, то он уже должен остановиться. Уже в 1995-м он практически должен остановиться. И тогда эта самая ситуация в нефтяной, которая не остановится… А почему ей останавливаться? Ведь я же вам говорил. Давайте вспомним, какие у нас есть возможности. Освоение нового месторождения – 6–7 лет. Значит, если вы хотите ввести компенсирующую мощность, вам надо было в 1996-м, вам надо было в 1990-м думать, почему, скажем, в каком-нибудь 1985-м осваивалось 14 месторождений в год, а в 1990-м – ноль. Теперь давайте вернёмся к этому сюжету о том, что социально-политическая стабильность поддерживается за счёт этих доходов, в том числе частью естественных рент, а частью неестественных. Извлечением капитала из этой отрасли прокармливаются, но плохо прокармливаются, хоть как-то прокармливаются и армия, и субсидии селу, и социальные программы. Если эта нефть упадёт и добываться она не будет, кормить их будет неоткуда. Это одна сторона. А другая сторона, что они прокармливаются, на улицу никто не уходит, вроде бы никто не бастует, переворотов, слава богу, никто совершить не пытается, всё спокойно. Значит, мы как-то можем делать все эти реформы. На фоне этого живут партии, разговаривают люди, кто-то что-то производит, что неэффективно, поскольку энергоёмко, но тем не менее он и экспортирует, и командует, управляет. Но есть то, что вы не можете: вы не можете утерять управляемость топливно-энергетическим комплексом, потому что если люди замёрзнут, то все эти упражнения будут ни к чему. То есть все изменения, преобразования не могут происходить ценой того, что мы, знаете, так закроемся на учёт в топливно-энергетическом комплексе недельки на две – тут все передохнут за эти как раз две недельки. Хотя, может быть, очень было бы и правильно закрыться на учёт на две недели, такие идеи могут приходить кому-то в голову. Следовательно, на учёт тут, как-то на подумать, закрываться нельзя – значит, вот нельзя и всё. И границы тут очень узкие того, что вы можете себе позволить. То есть вы можете делать любые преобразования при условии, что управляемость не теряется никогда, никогда. Это серьёзное ограничение на самом деле. И в этом смысле шутки с ним плохие.