Как Самуил Маршак кормил меня шоколадками

В Москве где-то, это ещё война была, ну, наверное, 1943, 1944, может, 1945 год, я не знаю, но, в общем, это ещё было во время войны. Была карточная система, мы уже вернулись из эвакуации, возобновили Дни детской книги, которые устраивали в Колонном зале. И потом очень много раз в советские времена это всё очень пышно обставлялось – эта Неделя детской книги. Тогда это было менее пышно, но тем не менее. Папа был в президиуме, я сидела в зале, всё это слушала, всё это мне было очень интересно. Когда кончилось это заседание, я подошла к папе. Папа там стоял с одним, с другим, разговаривал, и около него был Маршак. И они сговаривались с Маршаком пойти после этого и поддать в «Коктейль-холл». В Москве тогда его ещё не закрыли. Был «Коктейль-холл» на улице Горького. Потом там было кафе «Мороженое», просто кафе «Мороженое». Потом кафе «Мороженое» назвали «Космос». Что там сейчас – не знаю, не помню. А тогда это был «Коктейль-холл». Ну и папа говорит: «Ну туда вообще детей не пускают». Детей категорически никуда не пускали, что вы! Дети – это вообще были главные враги народа. Дети могли ходить только в школу и больше никуда. И Маршак говорит: «Ну, попробуем, попробуем. У меня там директор, я его знаю, я попрошу». Ну, от Колонного зала до этого «Коктейль-холла» было довольно маленькое расстояние. Мы туда пришли. Швейцар, конечно, нас не пустил. Маленькая девочка с двумя такими замечательными дядями, которых он знал как облупленных и получал от них чаевые, но не велено пущать – и всё, и не пущают. Значит, мы с папой скромненько стояли у входа. Маршак пошёл к директору. В общем, пришёл директор, и меня запустили в этот «Коктейль-холл». Дальше я должна просто рассказать свои впечатления и как я осрамила там своего бедного папу. Вела я себя совершенно непотребным образом, как будто меня никогда никто не воспитывал. Всё дело в том, что фруктов я вообще не видела. Ну, наверное, когда была маленькая – да, но уже во время войны никаких фруктов не было, ничего этого не было. И вдруг я вижу вазы с грушами, вазы с шоколадками. Я обалдела от этого великолепия. Ткнула в это всё пальцем совершенно безобразным образом и заорала на весь «Коктейль-холл»: «Это продаётся?!» Папа и Маршак очень смеялись и говорили: «Да-да, продаётся. Но как ты себя ведёшь! Что бы сейчас сказала наша мулечка?» Потому что главным воспитателем в семье, конечно, была мама. Ну, там папа купил мне эти груши, Маршак стал покупать мне шоколадки – и очень кокетничал. На шоколадках были обёртки с его стихами. И он мне сказал: «Давай так, я тебе буду покупать шоколадки, ты будешь шоколадки забирать себе, а обёртки отдавать мне». Имея в виду, что интеллигентная девочка скажет: «Боже упаси, я готова вам отдать все шоколадки мира за ваши стихи». Но девочка радостно заорала: «Давайте, давайте шоколадки!» А всё дело в том, что у меня в это время дома, в Лаврушинском переулке, жили мои два братика, Петя и Илюша, дети погибшего дяди Жени. Жили мои сёстры и брат, мамины племянники. То есть полный дом детей. И все мы, конечно, были голодные. И все мы, конечно, не видели ни груш, ни шоколадок в таких количествах. Поэтому для меня было самое главное – это вот я приду домой и поделюсь со своими любимыми детьми этими всякими вкусностями. Так что в этом было всё дело – дело моей невоспитанности.