Своенравный Валентин Катаев

Это был совершенно отдельный человек. Он мог принимать участие в заседаниях, в совещаниях, в выступлениях. Ему хотелось быть не только сидеть за столом, но в каждом человеке есть вот это что-то – общественные животные мы все, да, – и он в этом с удовольствием принимал участие, в некоторых вещах с удовольствием, в некоторых – просто с отвращением, по необходимости, когда его просили. Но он всегда был отдельный. Он всегда был сам по себе. И он даже в своих пристрастиях и в своей литературе, в том, что он сам писал, как он хотел, это видно. У него не было никаких групповых интересов: сегодня надо любить такую группу, вот это либеральные, вот это не либеральные, эти пишут с таким оттенком, эти – с сяким оттенком. Он этого даже не понимал. Он просто этого не понимал. Он обожал Заболоцкого. Это практически одна из последних книг, которые он читал. Это у него в дневнике записано буквально за месяц до смерти: «Я перечитываю Заболоцкого». Перечитывал с удовольствием. И последняя книга, которую он читал… Я понимаю, что сейчас вы меня, наверное, убьёте. Потому что мне самой это ужасно не нравилось, я просто смотрела на папу в ужасе, я ему пыталась что-то объяснить. Последняя книга, которую он читал, – это были повести Распутина. Ему очень нравилось «Живи и помни». И когда я стала… Ещё Распутин тогда не выступал так оголтело, в таком русофильском плане. И папа сказал: «Ну это очень хорошо. Это чудесная проза». То есть ему было всё равно, каких взглядов он придерживается вне литературы, но то, что он пишет, он пишет очень здорово, он одарённый писатель. Вот это для папы было важно – что он писатель.