Такая публичная профессия, такая публичная жизнь. А какой-то заботы ему не требовалось. Была большая ошибка очень многих женщин, которые – ах, Олежек, такой одинокий, его надо обогреть, накормить… Вот совершенно не через желудок. Ну, уже потом появилась просто женщина, которая приходила на несколько часов прибраться и действительно что-то сготовить. Но он дома очень, так сказать, факультативно ел. И вообще это всё… Не, ну он ничего, ничего человеческое ему не было чуждо. Когда я, например, переехала жить на какое-то время к нему, я взяла на себя готовку. То есть сначала Алла же тоже очень занята была, то есть была помощница по хозяйству – чистота и порядок, а была, которая приходила специально готовить. С моим появлением она удалилась, стала готовить я. И это такой у нас был, ну, как сказать… Первое время, я только заселилась – ужасно ему нравилось, что вся семья вместе, я снова вместе. И он даже так как-то сказал: «Я бегу домой, как мальчишка на свидание». Он тоже сказал. И я что-то изощрялась. Вот тогда я уже так постепенно выяснила, что он в принципе любит. Он любил печёнку с жареным луком. Причём пока я поняла, как он должен быть зажарен – не как каша, а такой хрустящий, чтоб был, – тоже не сразу. Потом я как-то испортила грибы, которые неправильно тоже совершенно пожарила. Мне было замечание сказано. Он любил рассольник. Он любил потроха куриные, тоже такой суп из потрошков. Рыбу в любых её проявлениях. И очень гордился своим умением пожарить кабачки. Он научился этому в Греции, он жил там на вилле у своего друга греческого, и там вот «он мне жарил кабачки». Он столько раз об этом рассказывал! Все эти смешные… Его интересовали самые разные вещи. Вообще очень интересен был к жизни. Ну, переломив через себя, так сказать, и в своё опять, в свою копилку.