Я очень мало бывала на его репетициях. Это, конечно, к ним. Наоборот, мне многие говорили, что я вообще преступница, что не хожу на его репетиции. Потому что ведь это же огромная разница, когда режиссёр ещё и актёр и может показывать, как… Я сидела на репетициях Эфроса, я сидела на репетициях Левитина, я ужасно люблю этот процесс. А папины репетиции были совершенно другие. Я думаю, что совершенно счастливы должны быть те артисты, которые с ним работали, потому что, например, он не кричал никогда, как, скажем, Гончаров. Он всё показывал. Он бесконечно был терпелив. И вот последний его спектакль «Сирано» он репетировал дома. Он же его не довёл до конца, уже доставлял его Скорик. А он – домашние репетиции. И потом артисты, которые были заняты в этом спектакле, в частности Витя Гвоздицкий, рассказывал: ну вот репетиция, час, два. У всех же свои дела. Всем же – у кого съёмки, у кого что-то, жизнь такая. И он говорит: время прошло, репетиция закончилась, мы уходим. А я, говорит, помню, что он ещё что-то хочет сказать. А мы уже уходим. И, говорит, как же я сейчас жалею, что не дослушали, потому что очень важно было всегда… Он очень, по-моему, был мягок, нежен и внимателен ко всем. Слово «изматывал» – я думаю, это не о нём. Не о нём. И когда случалось вот это понимание, когда вот это его артисты… Мне кажется, это один из счастливейших режиссёрских примеров, таких как папа. Когда не тиран, не деспот, не цербер, а очень внимательный.