Ну, я, вообще-то, был маленький тогда. Конечно, я глубоко не могу проанализировать переживания, но я знаю, что она очень активно занялась театром и в театре много играла. И как-то… ну, у нее же был театр, понимаете, у нее была основа жизни, в ее творческой деятельности была основа, которой она и занималась. Ну, конечно, было обидно, но она сама понимала, что время вот этих Симочек, Шурочек, которые были в этих фильмах, прошло, и нужно снимать другие картины, а на другие картины были уже другие актрисы. Она им не завидовала. Она радовалась успехам своих подруг, но занималась театром. С юмором смотрела. Понимала, что картины наивные. И она даже как-то говорила: «Я вот сама удивляюсь, почему эта картина нравится людям». Уже в последние годы своей жизни удивлялась, говорила: «Как картину все время по телевизору крутят, и народ смотрит?» А потом говорила: «Ну, наверное, все-таки мы протоптали дорожку к сердцу зрителя». Такая формулировка у нее была интересная. Действительно, что вот эти простые люди сейчас – сейчас особенно – привыкли к чернухе, к стрельбе, к крови, к жестокости. И, наверное, когда показывают обычную жизнь, с обычными легкими переживаниями, люди отвлекаются от своих тяжелых будней и поэтому смотрят эти картины с удовольствием. Вот у нее было такое отношение, что, в общем, конечно, это уже устарело, это уже наивно, но не так уж плохо, поэтому, наверное, и показывают.