Потом, после того как мы переехали с Ленинских гор в квартиру на Сивцев Вражек, это в Староконюшенном. И поменяли дачу, это произошло уже в декабре, через два месяца. В конце декабря мы переехали в маленькую дачу, тогда уже было как-то обусловлено, кто при нём остаётся. У него был один охранник. По-моему, смены – два по очереди были. Повариха, там больше никого не было. Он ведь просил, чтобы ему дали… Потом, когда он уже решил писать мемуары, он просил, чтобы ему дали стенографистку и машинистку. То есть, конечно, они проявили такую глупость: они могли бы просто всё иметь, что он говорил, и копии все иметь, и не бегать, и не отыскивать, не обыскивать людей и не отнимать у них мемуары. Они всё это могли иметь у себя, но они ему отказали и не дали ни стенографистку, ни машинистку. Он официально попросил. Серёжа к нему привозил очень много своих друзей, инженеров, всяких своих приятелей по работе. И, наверное, каждую субботу какие-то его друзья у нас бывали, там жарили шашлыки, отец с ними очень радостно общался. Знаете, после 64-го года – безусловно, на равных. А до этого я просто очень хорошо помню, что он считал, что главная профессия в жизни – это инженер, что он очень гордился. И очень жалел, что никто из нас больше не пошёл по этому пути. Ну, по пути конкретного принесения пользы обществу. Вот инженерное дело, медицина, учительствование. Он очень жалел, что только один Сергей. И инженеров он всегда превозносил и относился к ним даже с чувством какой-то, может быть, зависти. Он очень гордился Сергеем, что он не просто инженер, а что он талантливый человек. А потом, я думаю, что у него это сравнялось, и просто радость общения с любым человеком извне для него была огромной. Он очень с удовольствием встретился с Мишей Шатровым, с огромным удовольствием. Миша же, в общем, тоже занимался всегда в своих произведениях, воспевая Ленина, и всегда старался каким-то образом что-то хотя бы вернуть про Сталина. И они с ним очень долго говорили, и он рассказывал какие-то истории, связанные со Сталиным, всегда, конечно, стараясь его как можно дальше разоблачить. Потом я довольно часто бывала после этого и старалась всегда привозить детей. Должна сказать, что он и мама, они с маленькими детьми никогда не были суровы. Им всё разрешалось – не знаю, лазить под стол, таскать взрослых за ноги, развязывать шнурки у ботинок, прыгать по дивану в туфлях. Всё разрешалось. А если я, воспитанная в очень большой строгости наших домашних порядков, старалась их как-то одёрнуть, они мне всегда говорили: «Ну, что ты, дети. Пусть они чувствуют себя детьми и прыгают, и лазят, и делают всё, что хотят». Вообще девочки его очень любили. Последний раз он позвонил мне домой, когда Ксюша пошла в первый класс, это было за 10 дней до смерти. Он позвонил 1 сентября, и 11 сентября… Но 1 сентября он позвонил и сказал: «Ну, вот последний член нашей семьи вышел на трудовую дорогу, дай мне её к телефону, я ей пожелаю, чтобы она была трудолюбива и настойчива, чтобы у неё всё было хорошо, чтобы она старалась». Это в последний раз было. Я его больше не видела.