Карибский кризис. Горячая фаза

Американцы обнаружили ракеты где-то… Вот Кеннеди выступил 22 октября, а обнаружили они, я не помню точно, но, может быть, за неделю до этого. Вообще, мне кажется, это удивительно, что они не обнаружили этого раньше. Потому что всё-таки это была большая операция, вернее, она вылилась в большую операцию. Было туда переброшено примерно 45 тысяч военнослужащих, ракеты средней дальности, тактические ракеты, бомбардировщики ИЛ-28, по-моему… В общем, это гигантская операция была. И, кстати говоря, наше Министерство морского флота вынуждено было снимать наши гражданские торговые корабли с обычных рейсов, заменять их арендованными иностранными судами, чтобы перевезти всё это на Кубу. Поэтому мне кажется удивительным, что американская разведка узнала об этом только за несколько дней до 22 октября. И узнали они об этом только в результате съёмок фотографирования У-2, которые летали над Кубой. Этот вопрос задавался американцам на встрече в Гаване. Там, кстати, были и представители тогдашнего руководства ЦРУ. Всё это было довольно любопытно, потому что там были и люди, которые планировали убийство Кастро, и тем не менее они тут же общались с ним. Так что это было довольно курьёзно, я бы сказал. И, по-моему, Макнамара ответил тогда: «Знаете, Президент не верил в такую возможность. Поэтому как-то эта возможность и отбрасывалась». Но это вообще немножко странно, потому что если президент или другой лидер как-то думает, то не обязательно всем подлаживаться под это мнение, правда? В общем, когда было объявлено, по-моему, за день до того, что 22-го будет выступать президент, то стало совершенно очевидным уже для всех, что это будет по поводу ракет на Кубе. Тем более что в американской прессе уже начали проскальзывать какие-то нотки по этому поводу. Хотя, в общем, администрации удалось сдерживать поток информации в прессе. И тогда, 22-го числа, по московскому времени выступление должно было быть уже поздно — даже в начале ночи или поздно вечером, я сейчас не помню точно, — Хрущёв созвал заседание Президиума ЦК в Кремле. Примерно за час до выступления Кеннеди, их поверенный в делах, кажется, вручил текст послания Кеннеди в МИД — на английском языке. Я помню, что из МИДа мне кто-то диктовал этот текст на английском, потому что времени не было перевести, и я зачитал свои заметки, или этот перевод, на заседании. И я бы сказал, что первая реакция была довольно спокойная, потому что в послании, хотя оно и было довольно жёстким, и выступление тоже, но там говорилось об установлении карантина вокруг Кубы. Даже не блокада, а именно карантин. Что-то это звучало довольно неопределённо и не очень зловеще, я бы сказал. Поэтому первая реакция, мне кажется, была довольно спокойной со стороны тогдашнего руководства. Хрущёв, по-моему, продиктовал тезисы ответа Кеннеди, которые Министерство иностранных дел должно было доработать и утром представить для отправки. И в конце заседания он сказал: «Ну, вы знаете, наверно, американские корреспонденты сейчас шарят вокруг Кремля. Им интересно знать, какая наша реакция. И чтобы не создавать впечатления, что здесь какая-то нервозность, что вот мы практически ночью заседаем, я бы думал, что стоит товарищам не ехать домой, а провести ночь в своих кабинетах». Но это было неосуществимо, потому что у доброй половины вообще не было кабинетов в Кремле — были в ЦК или где-нибудь в Министерстве обороны, может быть, в МИДе и так далее. Вот так, так сказать, начался первый этап. Я повторяю, что первая реакция была довольно спокойная. И поэтому и первый наш ответ был довольно жёсткий. Но потом, конечно, изо дня в день напряжение увеличивалось. Это было заметно по всему. Оно увеличивалось, во-первых, потому, что постепенно те суда, которые ещё не находились на Кубе, подходили к линии, которую американцы установили как линию, дальше которой они не пустят наши суда. И здесь требовалось первое кардинальное, я бы сказал, решение: то ли пытаться прорывать блокаду, то ли остановить суда, или дать им приказ поворачивать обратно. И первое важное решение было принято — я сейчас не помню точно, где-то в середине недели, — о том, чтобы суда остановились, не переходя этой линии. И я думаю, что это был для американцев тоже сигнал, что мы не собираемся идти на рожон. Напряжённость продолжала нагнетаться — и с одной стороны, и с другой стороны. Практически каждый день происходил обмен посланиями. Причём разница во времени была очень удобна в том плане, что американцы сочиняли своё послание, отправляли его в Москву и ложились спать. Мы получали его утром, сочиняли ответ до вечера, отправляли в Вашингтон — и тоже шли отдыхать. Поэтому каких-то ночных бдений особых, я бы сказал, не было. Но всё-таки. Что касается меня, то я в последние дни переехал из Кремля в ЦК, поскольку информация, как правило, приходила сначала в кабинет Хрущёва — в адрес ЦК. А потом она как-то группировалась и пересылалась в Кремль. И поэтому, чтобы не терять время, я туда переехал и там ночевал последние две-три ночи до 28 числа, когда кризис закончился.