Мы месяц ехали до Казахстана. Много детей погибло. С тех пор одна еда, которую я не могу есть – это брюква. Нас кормили брюквой. Она, наверное, была кормовая. Может быть, она была гнилая, я не знаю, но нам её давали: «Поешь, поешь». И вы знаете, этот запах, он меня выворачивал. Я помню, что только от одного запаха я была буквально в обмороке. В общем, мы доехали до Казахстана. Из моей семьи никто не погиб, представляете. Когда был прорыв блокады Ленинграда, можно было уехать из Ленинграда. За нами приехала мама, приехала и привезла нас в Ленинград. А от папы ничего не было слышно. А мы там учились в школе. Старшая сестричка, она не жила с нами. Мы жили со Светой в одной деревне, а сестра, не было там школы, там была только семилетка. А она была в седьмом классе, она училась в другом городке, близко от Тополёвки. И она нас забрала обратно в Ленинград. Это уже не было так страшно, это уже не был смертный голод. Это было очень голодно, это было плохо, это было тяжело.