Ну, что потом было? Вот сестра пошла в институт, чтобы получить справку и устроиться на работу. И она приходит в институт, а институт готовится к эвакуации, и все преподаватели, семьи, и даже разрешили студентам взять свои семьи. И тогда она вернулась и, значит, приняли решение, что мы будем эвакуироваться 13-го марта 42-го года. Ну вот, и был назначен день, мы должны были явиться на финляндский вокзал, конечно, опять все эти вещи, катанки, санки. Извечный мой братик, годовалый, у меня на руках. И вот на Финляндском нас накормили перловой кашей. Она вся плавала в масле, такая жирная, и по буханке хлеба нам дали на человека. И после этой каши, когда мы сели уже, началась диарея. Мама сразу слегла. Да, нас в эшелон, значит, довезли до Ладоги, где мы должны были в коммуну проехать на машинах. Было холодно, мороз – 40 градусов и темно. А я со своей ношей со дня рождения, моя ноша никуда от меня не девалась. И вот мы шли до машин. Нам нужно было пройти какое-то расстояние, чтобы погрузиться в эти машины, полуторки, которые сейчас во Всеволожске стоит на постаменте. Но меня, как с ребёнком, посадили рядом с водителем, остальные сидели все в кузове. Было так холодно, они чуть не замёрзли. Ну, в общем, мы всё-таки доехали. Да, и когда шли к машинам, вот я шла, и в темноте я вдруг упала, споткнулась и упала. И вдруг слышу над собой голоса здоровых мужчин, здоровых, не дистрофиков. А это были военные, проходили мимо, значит, подняли меня, подняли ребёнка, говорит: «Мамаша ребёнка потеряла». Ну вот, отдали мне этого ребёнка. Но ребёнок, конечно, в Пятигорске у него было воспаление лёгких, его нет. Да, мы ехали, в пути были целый месяц.