Как я пыталась спасти мальчика

Один раз, а было холодно, 42-й год, было очень холодно и темно, конечно, никакого освещения не было, но мы жили, всё на ощупь. И как-то я вышла, а я всегда в шесть часов ходила на молочную кухню, а меня ждали дома. И я как-то вышла, стоит мальчик такой же, как мой брат, 10 лет, а раньше, знаете, были вязаные такие авоськи, и там вот эти бутылочки, значит, лежали. Этот мальчик тоже приходил за детским питанием, у него был младший братик или сестрёнка, я не знаю. Я подошла к нему и говорю: «Что ты стоишь?» Он говорит: «Я не могу идти». – «Где ты живёшь?» Но, к счастью, он жил на Восстания, а я по Восстания ходила, с Некрасова и по Восстания на Чернышевского. Только я ходила по правой стороне, а он жил не левой стороне. Я говорю: «Держись за меня», – а он сделает шаг и остановится. А я уже думаю, что меня-то дома ждут и волнуются, и я ему говорю: «Давай побыстрее», и вот он сделает шаг. Ну, в общем, всё-таки мы дошли до его дома, вошли в подъезд. Знаете, эти старые дома, у них глубокий подъезд, вошли, огромная площадка, и в углу чувствуется окно, немножечко продвигался такой серый цвет. Ну, мы подошли, стали подниматься, и я и говорю: «Давай я тебя посажу на подоконник, а сама поднимусь, и чтоб, значит, мама вышла». А у него мама работала на Кировском заводе, и его тоже дома ждали. Ну и вот, а Вы знаете, а у самой где-то подспудно всё какой-то страх был, очевидно. Ну, страх от того, что никто не знает, где я, и никто никогда не найдёт меня, если со мной что-то случиться. Я боялась, чтобы он не замёрз. Я его не могла оставить в эту холодную ночь, потому что он идти не может. Он сел бы и уснул, и он замёрз бы. А то что я боялась за себя, я боялась, что меня ждут и не знают, где я. Всё могло быть. Я не сталкивались с людоедством, но сталкивалась с людьми, которые на снегу, с замёрзшими на снегу. Ну и вот, меня всё время это волновало. Но я поднялась на третий этаж, и, Вы знаете, очевидно, от присутствия страха я не могла найти двери. Вот такое чувство, что сплошная стена. Я вот так по площадке прошла – нет двери. Я, значит, спустилась вниз, и говорю: «Пойдём, я не могу найти двери». И в это время вдруг, значит, в подъезде хлопнула дверь, и какие-то быстрые шаги направились в нашу сторону. И я тогда, значит, говорю: «Пожалуйста, помогите мальчика поднять на третий этаж». Никто ни слова, но, очевидно, мужчина молодой, ещё здоровый, он подхватил его с одной стороны, а я с другой, и мы на третьем этаже оказались. И дверь, конечно, нашлась. Он нашёл свою дверь, и этот мужчина пошёл выше, и ни слова не проронил. Ну и вот, дверь, он постучал, дверь мама открыла, и я говорю: «Пожалуйста, возьмите Вашего сына, он не может идти». Мама ахнула. Двери закрылись, я осталась на площадке одна, быстро скатилась вниз, и уж как быстро, я не знаю, прибежала домой. А там уже все в панике, почему меня так долго не было. Ну, я им рассказала, почему меня так долго не было – потому что я не могла уйти, оставив этого мальчика на морозе. Пусть, если даже его уже не стало, но он хоть дома, среди своих. И мне очень всегда казалось, но так как меня не было, я была в эвакуации, и не было двадцать лет, я приезжала на эти выпуски, двадцать лет не было, и так всё хотелось зайти в подъезд. Узнала меня это дама или нет, жив ли этот мальчик. Ну, дай Бог чтобы он был жив, но в это время вряд ли.