Советская власть и национальная политика

Между прочим, в этом отношении особо надо подчеркнуть негативное влияние Сталина. Негативное влияние. Я, например, считаю, что, может быть, Сталин в истории России и российского государства был самым крупным шовинистом – великим русским шовинистом. Может быть, я ошибаюсь, так сказать, но я всё же так считаю. Тут многое... Во-первых, взгляды – сформировавшиеся взгляды человека, который действительно стремился построить уникальное, абсолютно централизованное государство, в котором всё управляется из центра, все вопросы решаются в центре, так сказать, игнорируются и национальные чувства, и национальные интересы, и так далее. Это в буквальном смысле тоталитарное государство – с одной стороны. А с другой стороны, он всё же не бог – не надо забывать, что он не был русским человеком. И, наверное, на нём всегда довлело то, что он хотел быть более русским, так сказать, чем русский диктатор. Скажем так – человек русской национальности. Это часто происходит в истории, часто происходит. И Ленин говорил: «Если нацмен становится, так сказать, русским шовинистом – это самое страшное». По-моему, именно в этом случае произошло вот такое трагическое явление. Может быть, тогда он и был искренен. Может быть. Тогда я верю, что он был искренен. По-моему, он впервые произнёс эту фразу – что у этого правительства были ошибки, так сказать, просчёты, что русский народ мог бы прогнать такое правительство. Но, так сказать, он проявил великодушие – примерно так это было. Не прогнал, а оказал доверие, поддержал и так далее. Я думаю, что это тот случай – один из немногих – когда он был искренен, когда говорил о заслугах русского народа. О заслугах русского народа. Может быть, это не очень удачно, что ли, для характеристики его личности, так сказать. А так он действительно был… Он был, он хотел, по-моему, сделать гораздо больше в смысле расширения территории, влияния. А другой вопрос – какими методами, каким способом? Чем любой русский император. Русский император. А сейчас пожинаем плоды, знаете, пожинаем плоды. Ведь жила и эта идея мировой революции. А ведь были люди, так сказать, крупнейшие теоретики марксизма и крупнейшие организаторы, которые верили, что она состоится – эта революция, мировая революция, всемирная пролетарская революция, социалистическая революция. Почему она не состоялась? Я думаю, что именно национальные границы стали преградой. Главной преградой. Недооценка национального вопроса, феномена национального. Это, может быть, не самое полное объяснение, так сказать, но это один из важных, важных факторов. Теоретики марксизма-ленинизма, мне кажется, допустили крупный просчёт – недооценив значение национального вопроса и национального феномена. А потом, и в процессе строительства социалистического государства, многонационального социалистического государства… Сказать, что он может игнорироваться, этот вопрос, – это, может быть, несправедливо. И Ленин учитывал в какой-то степени, даже Сталин, так сказать, и так далее. Но она, как я уже говорил, – она, эта политика, была подчинена, так сказать, вот этой главной, что ли, главной цели. Вот какое-то, ну, если общее объяснение. А что происходит? Раз она вторична, раз она подчинена главной, так сказать, – отсюда и подходы соответственно, отсюда и подходы. А потом уже и были определены методы борьбы. А кто является, так сказать, носителем национальной идеи? Кто может возглавить национально-освободительное движение? Кто кровно заинтересован в национальном самовыражении, так сказать, нации, народа? Ну, первыми – только интеллигенция: художественная интеллигенция, творческая интеллигенция, научная интеллигенция. Это так было всегда – в истории, в истории любого народа, в истории народов. Сталин понимал, что именно в этом – главная опасность. Так сказать, интеллигенция, которая самая, что ли, передовая, самая одарённая, что ли, самая талантливая часть интеллигенции, – она особо чувствительна, так сказать, к этим проблемам, и она способна поднимать людей, и она способна ставить вопросы, аргументировать, так сказать, и так далее. И для Сталина, и для других именно классовые интересы были, так сказать, определяющими, главными. И в связи с этим, чтобы торжествовали эти интересы – классовые интересы, я бы сказал, в извращённом понимании даже, – так сказать, у Сталина, они применяли любые методы для подавления, так сказать, национального чувства, национального движения любой республики, любого народа. Что такое подавление – это мы хорошо знаем из практики. Это – истребление, так сказать, тысяч и тысяч людей, физическое истребление, так сказать, уничтожение лучшей части интеллигенции. Это и в России, это и в Закавказье, на Украине, так сказать. Лично знаю, как эта практика стала национальной трагедией для грузинского народа, для абхазов, для других, которые проживали в Грузии. То же самое – и Армения, и Азербайджан. То, что мне было известно, так сказать, ещё в детские годы моей жизни. Это была большая трагедия. Большая трагедия. Я думаю, что если бы не такая практика, знаете, если бы не такой подход, может быть, мы сейчас находились бы на другом этапе – на совершенно качественно ином этапе, – в смысле строительства отношений между народами. Само руководство, сама партия, так сказать, со своими извращёнными взглядами, подходами, сеяли подозрение и недоверие между народами – к центру в том числе. К центру – в том числе. Всё, что происходило уже в национальных республиках – в смысле создания каких-то даже организаций националистических и так далее, – это была реакция. Реакция на давление, реакция на администрирование, реакция на репрессии. Внутренний протест каждого нормального человека против этой варварской практики, варварской, я бы сказал, политики. Но это всё накапливалось. Был известный страх, так сказать, когда люди просто боялись, так сказать… Когда началась перестройка, демократизация, и вот приступили к строительству цивилизованных отношений между республиками в масштабах государства, между центрами, нациями, народами, – тогда произошёл этот всплеск в силу того, что накапливалось, так сказать, годами, десятилетиями, а может быть, ещё больше. Поэтому мы оказались действительно в ситуации, когда нас тревожит не только экономический кризис, так сказать, кризис политический на основе социальной напряжённости, но и национальный, скажем так, национальный кризис, кризис национальной политики. Находимся в трудном положении.