https://историяотпервоголица.рф/events/current_event.php?current_event_id=1153
Приезжал очень хороший, всем нам известный, Герман Орлов. Приезжали артисты Большого драматического театра, приезжала арфистка Вера Дулова. Я видела, как несколько больных, которые полегче и получше себя чувствовали, сгружали эту большую арфу. И она была в вестибюле, устанавливали ее, и она играла на весь госпиталь. В зрительном зале была палата: представляете себе зрительный зал и сцену? Каким бы ни был зрительный зал, даже самый маленький, он всё равно зрительный зал. Вот там была хирургическая палата для легко раненых. Во всяком случае, когда приезжали артисты, то в эту палату, в этот зрительный зал набивались все, кто только мог: персонал, ходячие больные, и вообще все. Потому что это была диковинка, это же было интересно, это не то, что перевязки, бинты окровавленные. И замполит, который приходил читать лекции или какие-то письма, хороший был такой замполит Плаксин, Павел Плаксин с одним глазом, он потерял глаз на финской войне, он тоже приходил. Я вам хочу сказать, что тяжело было, конечно, физически. Потому что раненые, кроме того, что это мужчины, они вообще тяжелее нас, женщин, а нас, девчонок, конечно, ещё тяжелее. Но они ещё были увечными, что тоже на них накладывало отпечаток. Это болело, это кровило, это мысленно было очень тяжело им. А как будет? А поправится ли, что будет? Самое ужасное – это было, конечно, когда приходилось хирургам ампутировать конечности. Вот это было, это было жалкое дело. Приходилось их утешать. А чем их утешить? Утешить их было нечем, приходилось им читать. И когда-то я в школе очень увлекалась драмкружком. Да, я очень хорошо читала стихи, знала их очень много. Какие? Лермонтова и Пушкина. Как-то раньше мы особенно других не читали. Это теперь я Есенина читаю на сон грядущий, беру себе томик. Тяжело было само состояние неопределенности, страха, войны. Чего-то всего вместе, вот какой-то совсем потерянности. А если уж совсем себя потеряешь, то вообще ужасно плохо. Работа, в общем, всех нас, по-моему, как-то дисциплинировала. Иногда, кроме ухода за больными, чисто физически, приходилось как-то им помогать, хотя бы морально. Рассказывать им что-нибудь, спрашивать у них что-нибудь, говорить про их родственников. И тогда они очень просили: «Сестричка». Они не понимали, кто здесь сестры, кто из них санитарки. Нет. Мы были все сестрички. «Напиши моим. Можно написать?» Ну, конечно. Иногда мы под их диктовку, иногда они сами что-нибудь выводили, если могли. В то время, когда я могла выходить из госпиталя, я всегда отправляла эти письма по почте. Потому что я знала, что это пища духовная, она должна быть. И им обязательно её нужно доставлять.