Ну, я уже говорил, что Карибский кризис — это пик «холодной» войны. Но ещё были такие моменты в период «холодной» войны, когда было явное противостояние Запада и Востока. Это 61-й год, Берлин, берлинский кризис. Когда стояли десяток танков американских — и столько же выдвинули мы. Танковую роту, десять танков. И они стояли где-то метрах в 50–60 друг от друга. С расчленёнными орудиями. И это продолжалось несколько часов. В то время в Кремле проходил 22-й съезд Коммунистической партии Советского Союза. Главком Конев был на этом съезде. Там оставался Якубовский. К тому времени, вы, наверное, помните, поменяли командующих: Конева туда послали, а Якубовского сделали заместителем. И вот американцы не выдержали. Танкисты потом выскочили из танков, начали тут ходить, по-лёгкому оправляться. Ну и потом начали сдавать назад, пятиться. Наши тоже получили команду — назад. И так к концу дня все разошлись. И в Кремле все вздохнули. Я почему об этом хорошо знаю — мой начальник, Семён Павлович Иванов, о котором я уже говорил, он тоже был делегатом съезда. А я оставался в Главном штабе на телефонах, в его кабинете. У меня было две трубки: одна — со штабом группы войск в Германии, другая — с Кремлём. Там наш генерал сидел. И вот я получал обстановку с группы войск в Германии и передавал её в Кремль — что делается там. И отсюда передавал уже указания в штаб групп. Поэтому я этот эпизод, вернее — кризис, очень хорошо знаю. Я его описал в своей книге, которая вышла, — это «Судьба Варшавского договора». До этого ведь было ещё два кризиса: 48–49-й год, 52–53-й год. Это тоже берлинские кризисы. И Хрущёв прямо заявлял, что мы из-за Берлина войну развязывать не будем. Кстати, такую же фразу он сказал: «Мы из-за Кубы войну развязывать не будем». Но вот эту фразу мы никогда кубинцам не произносили.