Заговор перед октябрьским пленумом 1964 года

Видите, я был в стороне. Но они, как мне показалось, боялись, что если я выступлю против, то за мной могут россияне пойти. Я так думал потом. И они все меры… Организация этой провокации с Хайруллиным. Хайруллин – это же мой работник в Оренбурге, я с ним работал. И вместе с ним проводил такую деятельность против теории о том, что Оренбург является зоной рискованного земледелия. Мы всё-таки доказали с Хайруллиным, что можно в любых климатических условиях получать там хороший урожай, имея правильную технологию сельскохозяйственного производства. И разработали эту технологию. Она несколько отличалась, скажем, от Бараевской, от других. Этим самым они меня как бы против Хрущёва хотели настроить. Но действительно, может быть, и настроили. Но узнал я об этом буквально за несколько дней перед Октябрьским пленумом, о том, что готовится такое дело. Брежнев пригласил меня в Завидное на охоту. «Ну, приезжай, мол, в воскресенье». Что ж, раз первый секретарь генеральный приглашает. А я любитель был поохотиться. Ну, приехал. После охоты меня пригласил он в свою машину. В этой машине был он, Андропов и я. Переднее стекло от шафера и порученца там было закрыто. И вот был разговор на эту тему. Он сказал: «Дальше терпеть нельзя. Надо решать этот вопрос. Он уже начал чудить. Вот и потерял авторитет». Вот в таком духе. Но больше всего Андропов говорил. Брежнев разговаривал с Андроповым. У Андропова были, как мне стало известно, подготовлены на всякий случай материалы о том, какую роль Хрущёв имел в период сталинских репрессий и какую роль играл при репрессиях в Москве, на Украине. И он все эти материалы на всякий случай, если бы Хрущёв выступил как-то или начали бы его кто-то защищать, поднял бы, наверное. Я так понял, что это была такая подготовка. Но, откровенно говоря, я ориентировался на Косыгина. Я думал… Я Брежнева не знал до этого, никаких дел с ним по существу не имел. Ну, Косыгин, значит, оказался тоже в числе сторонников снять Хрущёва. Ну, я тоже пошёл на это дело. Сейчас жалею, конечно, об этом. Надо было, может быть, выступить. Но тогда ведь ни одного голоса в защиту Хрущёва никто не произнёс. Вот так вот. Так что меня-то они в самую последнюю минуту вроде как бы втянули в это дело. И я на это дело пошёл тоже по глупости. Последнее общение было как раз тогда, когда я выступил в защиту Хайруллина. После этого я с ним не разговаривал. Когда кончился Пленум Октябрьский, через несколько дней я написал записку в Политбюро на имя Брежнева с требованием реабилитировать Хайруллина, но эта записка даже не была размножена по Политбюро и не обсуждалась. Она, конечно, есть где-то там в архивах. Но из этого можно заключить, что всё это дело было сшито белыми нитками, всё это было дело организовано ими специально. Они не хотели его защищать, хотя Хрущёва в этом обвиняли. И в докладе у Суслова этот факт был приведён. Его не надо было снимать. Надо было поправить его ошибки. Я считаю, что его ошибка – это разделение партийных органов на сельские и промышленные. Его ошибка – ликвидация промышленной кооперации. Я считаю, это его большая ошибка. Ну, были и другие мелкие. Но можно было всё это поправить. И можно было его оставить секретарём ЦК, скажем, а председателем Косыгина утвердить. То есть разделить эти должности можно было бы. Во всяком случае, вред произошёл большой от того, что утвердили Брежнева на эту должность. Этот человек оказался совершенно не годным для руководства.