8 сентября началась блокада. 9-го числа уже разгромили Бадаевские склады, был страшный пожар, город остался без продовольствия полностью. Ну сначала, вроде, как и не поняли, но самое страшное началось 20 ноября, когда в четвёртый раз снизили норму продовольствия. И вот с этого дня все, кто работал, получали 250 грамм хлеба, а иждивенцы и дети – 125 этих известных блокадных грамм с «огнём и смертью пополам», как сказала наша блокадная поэтесса. В общем, мы стали жить. Тётя, у которой мы жили, была в государственном банке, большой-большой там, видимо, чин. Даже у ней как-то была фотография, я сейчас не знаю, где она, там она с погонами. То есть они были на военном положении. И она практически дома не бывала, то есть мы жили без неё. Потом она свою дочку отправила на Урал с родственниками. Мы остались: бабушка, дедушка, мама, сестра и я. А ещё был, виноват, брат.