Загрузка
00:00
/
02:43
Бадаевские склады. Начало блокады
Ну как, жили, мы пока ещё не ощущали голода. Там карточки уже, карточные системы вводили, но они настолько были, что ли, объёмными по тому времени, что мы голода пока не ощущали. И всё это продолжалось, пока мы, дети, играли, до восьмого сентября. А восьмого сентября, как вы знаете, началась блокада. Как мы её почувствовали? Вот дом, в котором мы жили, Дом текстилей, находится напротив школы, в которой я учился, а за школой – Бадаевские склады. И восьмого числа мы с бабушкой, я не помню, где мать была, но мы стояли около окна и смотрели, как бомбы и зажигательные бомбы падали в районе Бадаевских складов. И помню, очень такой гром был от бомбёжек или от зениток, точно не знаю. Мне бабушка сказала: «Алька, смотри, какая-то стрельба идёт, пойдём в убежище». Ну, я там, внук её, небольшой человек, подчинился, мы пошли в убежище. И вот когда вышли вниз уже, мы на пятом этаже жили, над школой поднималось зарево огня, горели Бадаевские склады. Вот это я запомнил воочию, до сих пор помню. Мы сначала в бомбоубежище были, потом домой пришли, и всю ночь, всё это время, тревожно так было: всевозможные гудки, машины мчались туда-сюда, то есть, как могли, спасали продукты. Вот это я запомнил на всю жизнь, с тех пор у меня началась война. И мы готовились к эвакуации. Правда, не сразу, но мать говорила, что мы, наверное, уедем. И я очень хорошо помню: я в это время что-то там приболел, лежал в комнате. Она пришла и сказала: «Мы опоздали уехать, нас заблокировали». Это было двадцать второго августа, и вот с тех пор мы стали жить уже в блокаде. А началась блокада с бомбёжки, когда Бадаевские склады сожгли – с этого стали считать. Почему так считать? Это уже я не знаю, но в данном случае с восьмого. А двадцать второго уже Шлиссельбург был блокирован, то есть последняя возможность выехать на поезде уже закрыта была. И с тех пор мы остались в блокаде.
Читать интервью
