Ну, нам говорят: «Они были великие». Но мы их видим уже действительно старыми, особенно это касается женщин. Я так и не постигла величия Тарасовой, например. То, что я видела её на сцене… Ну, я не постигла этого величия! А величие Степановой я смогла постичь и абсолютно поверить в то, что она была, так сказать, любимой ученицей Станиславского, именно в папином спектакле «Московский хор». Она играла у него. И они все у него играли. А потом они просто умирали, извините! Георгиевская у него играла, и все замечательные «старики» у него играли. Очень много. Пилявская… Все у него играли. А потом понимаешь ведь, что происходит. Вот, скажем, если говорить о разделе МХАТа. Это какое-то несовершенство законодательства, наверное, элементарное. Потому что каждый год в труппу принимаются новые актёры. Каждый год в театр – в любой! – приходят показываться студенты, и там сколько-то, два-три, а то и курсами, их берут в театр. Труппа растёт. Уволить никого невозможно. Если, так сказать, не прогул, не какое-то нарушение, просто так, потому что человек не нужен. Люди годами приходят получать зарплату. Не играя вообще. Кто в этом виноват – непонятно. Ну, невозможно занять такую гигантскую труппу, просто это нереально, сколько бы ни было у театра площадок. Сколько бы ни было режиссёров. А претензии все к нему. «А я же замечательный артист, меня не занимают!» И вроде он не виноват. А режиссёр… Ну, если он не видит этого актёра, если нет этих ролей? Что-то надо было просто делать с этим невероятно разбухшим коллективом. И я не знаю, правда ли это, наверное, это лучше меня знает Анатолий Миронович, но у меня было ощущение разговоров о том, что вроде бы даже папе сказали тогда, когда он обратился… Ну, в правительство, он же сам не мог этого решить. Как разрешить эту ситуацию? Что надо разделять как-то. Как раз в этот момент закончилась очень длительная реконструкция здания в проезде Художественного театра. И надо было переезжать туда с Тверского. И вот он не хотел туда переезжать всей этой уже наполовину мёртвой труппой. И вроде бы даже ему сказали, что в этом случае будет выпущен отдельный приказ, по которому вы сможете уволить всех, кто вам не нужен. И он на это не пошёл. На это не пошёл, и, как мне кажется, может быть, это уже какая-то мифологизация некоторая, но и здесь он весь в белых и прекрасных одеждах остаётся. Потому что, может быть, немножко как тогда и в «Современнике»: он взял своих и пошёл в этот МХАТ имени Чехова, что правильно. Ну и остался… И все остались живы, и все остались на зарплате, и все остались целы. Конечно, это была для него, наверное, череда каких-то разочарований, когда были какие-то мерзкие собрания, когда высказывалось много, наверное, несправедливого. Мне так интересно, знаешь, вот когда человека увольняют с работы, а он судом восстанавливается на работе! Вот не хотите меня, а я всё равно буду. Чёрт-те знает что ими вело. Но это всё отражено, по-моему… «Огонёк» тогда так серьёзно откликнулся, всё это Андрюшечкой Карауловым залетопизировано, если можно так сказать.