Мне казалось, что он мало со мной говорил, мало мне что-то объяснял. И как-то он говорил, что называется, не красно, не афористично, что называется. Чтобы вот: «Ах, как сказал Ефремов!» – он так не старался говорить. И какие-то простые слова… Ну вот даже и не скажешь, что предло… «Не спеши», – вот он говорил. Это так важно, оказывается! Я говорю: «Ну как “не спеши”, жизнь проходит, год за два там…» – «Не спеши». И когда это немножко поразмыслить, покумекать – так оно всё правильно и получается. И получается, что он очень много мне таки дал. Я помню, что на девять дней, по-моему, было. Это было во МХАТе, и Таня Лаврова, Татьяна Лаврова говорила, такая потерянная какая-то, заплаканная. Она говорила: «Да мы ж так и не поняли ничего, что он нам говорил!» Она его, так сказать, самая ранняя актриса, прошедшая весь путь вместе с ним. Она говорила: «Мы же так и не поняли…» Вот очень много мы, наверное, не поняли. Но вот это какое-то волшебство его воздействия, что лично я, например, понимаю каждый год и постепенно. И он всё равно живой для меня. И меня с Новодевичьего когда-нибудь увезут, наверное, на какой-нибудь психперевозке, потому что я к нему всё время хожу и очень темпераментно с ним общаюсь. Я курю, я хожу, я там что-то рассказываю. Я с ним разговариваю. А ещё такая ситуация – ну, всё время же фильмы с ним идут, и я надеюсь, будут идти. И когда мне как-то в связи с моими личными обстоятельствами бывает плохо, тяжело, я любую программу начинаю щёлкать. И я попаду либо на фильм с папой, либо опосредованно – передача, либо что-то. Это до такой степени уже точно, что мне иногда подружка звонит, говорит: «Что, вот Ефремов по телевизору, что, совсем тебе хреново?» То есть он меня поддерживает. Я в этом смысле, конечно, счастливый человек.