https://историяотпервоголица.рф/events/current_event.php?current_event_id=3730
27-го августа. Я своему командиру не понравился, он меня всё время посылал на самые такие опасные задания. И вот раз, это в Латвии было, пошли на фоторазведку двумя экипажами. С большим прикрытием, истребители, но мы с первого захода не зашли. Была непогода, горизонтальная видимость очень плохая. Наш первый экипаж только с третьего захода зашёл. И в том числе нужно было сфотографировать немецкий аэродром. С третьего захода мы точно установили, я, как сейчас, помню, курс 113 градусов. Идём спокойно, фотоаппараты работают. Нужно пройти тридцать пять километров фронта, чтобы весь фронт заснять. И я с очень хорошим настроением – только закончилась плёнка, сфотографировали немецкий аэродром, – пошёл в разворот. В это время атакуют меня истребители «Фокке-Вульфы». И вот началась эта заваруха. Я маневрировал, старался уходить, но четыре самолёта меня расстреливали, как хотели. Элероны отбиты, мне и нечем выйти из крена, приборная доска побитая. Я сижу, прижался к бронеспинке и даже думаю: «Вот всё у меня побито, а я хотя бы что!» И в это время – ещё удар в левое предплечье, и кровь потекла из рукава. Меня ранило. Ну, самолёт пошёл на снижение, двигатель клинит, я понял, что радиатор. Подо мной хвойный лес. Ну, я ещё подшуровал чуть-чуть газом, самолёт ещё протянул меня, потом кончилась дорога. И хутор. И я на яблони у латыша начал садиться. 27-го августа. Сел, потом хвостовая часть через меня перелетела. А мне надо выйти-то – я хочу открыть кабину, а в меня снаряд вошёл, заклинило намертво. И вот-вот самолёт загорится. Я тогда снимаю парашют, там отстёгиваются ремни. Открываю форточку и через неё – там такое отверстие, – я пролез нормально. Я думал, что приземлился на вражеской территории. Вынимаю пистолет, за пояс заткнул. Латыши там смотрят из-за угла, боятся выйти. Я думал перейти эту дорогу в сторону леса, через который я самолёт протягивал, и там переждать, а потом ночью возвратиться на свою территорию, перейти линию фронта. Но оказалось, что я на своей территории приземлился. Я смотрю, по дороге идёт солдат, за плечами ППШ. Мне кричит: «Эй!» Думаю: «Вот это по-русски». Он говорит: «А лётчик-то выпрыгнул». Мой штурман выпрыгнул в последней атаке. Его немцы достреливали уже на парашюте. Ну, он всё-таки жив остался, правда, без ноги был потом. Я весь в крови, солдат привёл меня в штаб. Там солдатки-девчонки раздели, перевязали меня. Я позвонил в полк, что меня уже сбили, доложил: «Но задание выполнил, кассеты я привезу». Ну, и потом через три дня ко мне прилетели, посмотреть хотели, как самолёт восстановить. А тут и хвостового оперения нет, и на одном метре от хвоста посчитали – 350 пробоин, вот такой самолёт. Под плоскостями в нижней части вообще обшивки не было. И мог ещё держаться. Я как-то Илюшину написал о том случае, какой был со мной. И он говорит: «Этого не может быть». Ну, и я прилетел. Ну, как прилетел – меня привезли на Пе-2, но кассеты я взял с собой. Они на меня: «Где ж вы, блудёжники какие-такие? Они прилетели, доложили, что они (а мы были ведомыми) прилетели северным курсом, так у немцев, наверно, и сели». Ну, молодые лётчики, вроде. А я говорю: «Я не буду с вами спорить, вот сейчас проявят, и посмотрим. Мы выполняли задание». – «А вы не смогли это сделать». Я говорю: «Ну, посмотрим, посмотрим». Проявили, ну, точно, мы по своему маршруту сфотографировали. Они языки и прикусили. Моего штурмана наградили, а на меня даже не послали на награждение материал, не оформили. Ну, командир эскадрильи давно хотел от меня избавиться. Я ему перешёл дорогу, там с девчонкой было связано.