Родители мои из провинции. Отец из Удмуртии. Очень интересно, как он рассказывал, что во времена противостояния Софьи и Петра Первого, стрельцы были на стороне Софьи, и какие-то наши далёкие предки были стрельцами. Часть их Пётр казнил, помните, на картине Сурикова, а остальных подвинули в Сибирь. И вот в этом районе, в районе Ижевска, очень много было Соболевых. А фамилия вроде от того, что они охраняли соболиные амбары, где шкурки хранились. Он там и родился, в деревне Раил, потом в Селты, побольше посёлочек, перебрался, работал, очень рано вступил в комсомол и одновременно работал секретарём обкома. Не обкома, теперешнего обкома, как-то раньше по-другому называлось… В комсомол – и преподавал в школе. Потому что проблемы были, учителей-то не было сразу после Первой мировой войны. А потом, его, как активного комсомольца, направили на учёбу в Казанский университет. Он его закончил в 29-м году, уже университет имени Ульянова-Ленина был тогда, и там он с мамой познакомился. А она из города Алатырь – есть такой очень интересный город. Там река Сура, приток Волги, там устье, Васильсурск город – ну, понятно, почему. Ну и вот там они и познакомились. Он был очень активным деятелем: командиром отряда ЧОН, а это были так называемые части особого назначения, вроде как наши дружинники, только они были вооружены; депутатом, по-нашему уже говоря, государственной думы Татарии, а тогда это называлось ЦИК – Центральный исполнительный комитет. И он получал поэтому стипендию Высшего Совета Народного Хозяйства – ВСНХ – вы, наверное, даже о таком и не слыхали, а его в своё время возглавлял Куйбышев. Ну и потом, его, как стипендиата вот этого ВСНХ, направили на работу в Москву. Есть такой в Москве – Всесоюзный институт минерального сырья, нет, простите, Всероссийский, там по-старому. Ну вот, и они с мамой приехали, и как раз тут я и родился. Мама занималась железными рудами, алюминиевыми рудами, боксит так называемый, может быть, слышали. А папа занимался так называемым голубым асбестом, может быть, слышали, а может быть, нет, но это очень интересная вещь. Тогда она ещё не была очень актуальна, вот когда началась атомная эпоха, это стало очень актуально, потому что защиты от этого излучения не было, и единственное, это вот голубой асбест, он 99.9% поглощал излучения. Ну и вот как раз его работы, очень, так сказать, в струю попали. А как пример – вот этот самый Центр Помпиду. Его тоже в своё время, ну там, в Центре Помпиду передовые технологии демонстрировались, искусство и вот, значит, все стены были – внутри прослойка такая была – из голубого асбеста, казалось бы, идеально. А потом выяснилось, что он очень ломкий и часто ломается на очень мелкие частички, они попадают в лёгкие, и я уже вам об этом рассказывал, силикоз получается. И в Центре Помпиду всю обшивку сломали, это уже где-то в 2000-е годы, и потом всё по-новому сделали. Вот и папа занимался этим. Но поскольку он был очень активным, то довольно быстро, где-то в 35 или 36 году, он стал работать одновременно в ЦК ВКП(б). Работал в отделе работы с письмами трудящихся, и об этом мне рассказал уже много лет спустя, когда на пенсию вышел – объясню, почему. Ситуация была вот 36-37-38 год, очень сложная, вы по литературе знаете, а у них-то ещё, в этот отдел, письма трудящихся приходили из армии. Армия была очень недовольна Ворошиловым. И в своё время, когда Ворошилова сменил Тимошенко, Тимошенко написал на Ворошилова огромное письмо, кляузу, в котором обвинял его в развале Красной Армии. Так что, понимаете… А ЦК был на стороне как раз Ворошилова, да и Сталин верил Ворошилову. Но поскольку, что он много-много-много через партийные органы, ему пришлось Ворошилова снять. Его же сняли вот после финской компании как раз, когда она была такая для нас очень неудачная. Ну, вот, он, значит, там работал много-много лет. Ну, тоже интересно, в Москве тогда машин практически не было легковых, а мы жили около метро Парк культуры, там уже открыли метро Парк культуры тогда, начало Комсомольского проспекта, по-нынешнему говоря, и, там был Хамовнический плац, потом Фрунзенский плац военный, а мы жили недалеко от Языковского переулка. Так вот, в Языковский переулок приезжали иногда машины, которые привозили продукты в магазин, и всё, других нет – весь день и всю ночь тихо. А за папой приезжала машина рано утром, всё хорошо. А потом начались вот эти сложности предвоенные. И пройдёт ночью машина случайно, и уже у нас у всех – знаете, какая была ситуация-то – у всех мандраж. Ну, всё, в общем, обошлось, как говорится, потому что время было напряжённое, а менять состав работников аппаратов ЦК было не так просто, никому не верили. А тут вроде ж, хотя они и с уклоном, помните, Сталина как-то спросили на одном из съездов: «Какой уклон в партии лучше – левый или правый?» Он, Сталин, сказал: «Оба хуже». Ну и вот. А отец, он был с левым уклоном, и там вообще весь ЦК, ну может не весь, конечно, но, по правде сказать, много было таких уклонистов, так скажем. И их терпели, особенно во время войны. Тут менять кого-то было вообще сложно. Тем более, вы знаете, во время войны ведь правительство уехало из Москвы, оно было в Куйбышеве. Поэтому, всё было ну не тихо-мирно, но как так терпели друг друга, если можно так выразиться. Кончилась война, и вот тут началось. И его быстренько отправили в один из провинциальных городков первым секретарём горкома партии. Вы сами понимаете, какое понижение, от работника аппарата ЦК. Он не был репрессирован, в общем, мягко с ним обошлись. Через год его вернули, но не в ЦК, а уже на работу в этот самый ВИМС, где он продолжал работать. И потом ему друзья показали, что было написано в его личном деле в ЦК: «Запрещается избирать в руководящие партийные органы». Вот так, довольно сложно всё это было.