Я почему-то понимала, что меня не убьёт. Я не понимала, что это за война. Вот характер такой – быстрая. Огоньком меня звали, все солдаты: «Вон Огонёк наш пошёл». Так что, знаете, пришлось мне очень тяжело. И где была сила, не знаю, девятнадцать лет же мне было. Иногда больших я брала на плечи и тащила. Если это не удавалось, тяжёлый очень, я тогда плащ-палаткой вязала ноги. Безразлично, я уже не присматривалась – застрелят меня, не застрелят. По-пластунски тащу, не получается. Тогда я сгорбачиваюсь – и потащила, вытаскиваю. И уже я выучила, знаю, куда бьёт, а где нет. И вытаскиваю туда. А потом, если тяжёлого, отправляла я сама в медсанбат за пять километров. Там они его просматривали. Если срочно, тут не могут сделать такое, вызывали или вертолёт, или самолёт – отправляли в Москву. Настоящие были широкие бинты, для живота другие. А эти широкие, узкие. Для головы – широкие. И красота была. И чем быстрее я вынесу раненых с поля боя, тем я больше была же довольна, что я спасла.