https://историяотпервоголица.рф/events/current_event.php?current_event_id=1389
Выбили немцев из окраины домов, и очень много было раненых, я на повозке привезла четыре человека на ПМП тяжело раненных, чтобы их взяли, у них всех были жгуты наложены, чтобы остановить кровотечение. Знаете, что такое жгуты? Ну вот. А в это время из одной из землянок немецких грузили раненых наших на машину, которая отправлялась в медсанбат. Там была дежурной медсестра Нина Гужва, которую я очень хорошо знала, это наш медсанбат, я начала её упрашивать, чтобы она погрузила этих четыре моих тяжело раненных, что у них жгуты, она говорит: «А вот там в землянке ещё 18 человек лежит». А потом вдруг говорит: «Оставайся с ними, мы отвезём этих раненых, а мне надо в медсанбат – я голову помою и приеду за остальными ранеными, а ты тогда вернёшься в свой полк». И я согласилась, а она забрала моих четырёх раненых, увезла. А к вечеру ближе, а это тоже вечер уже был, было часов шесть, а где-то часов в восемь немцы начали прорыв, и наши отступили, а я осталась в этой землянке с 18-ю тяжело раненными. У одного из пожилых солдат был автомат, я взяла этот автомат и сидела на ступеньках в эту землянку три ночи и два дня. Я натерпелась такого страха, я каждый шорох ловила, мы все слышали немецкую речь, немцы ходили рядом, у них окопы были рядом, а землянка эта была немецкая. И когда я её обследовала, то в землянке какие-то документы валялись, какая-то одежда осталась и ящик сигарет немецких, а немецкие сигареты – это эрзац, у них эрзац-мыло было, эрзац-сигареты, ничего другого у меня не было, ни капли воды. Со ступенек я соскребала остатки снега с землей вместе, растапливала в кулаке и смачивала губы раненым, потому что они просили пить. У одного пожилого солдата было кресало, он кресалом высек огня и прикурил сигарет несколько, я давала раненым, потому что они просили пить, они бредили, им было больно, их надо было перевязывать, мне было нечем, и я давала единственное что вот эти сигареты курить. Прикуривала сама, потому что вскорости пожилой солдат умер, кресалом я пользоваться не могла и никто не мог, и я прикуривала сигарету от сигареты, давала раненым. К концу третьих суток, к вечеру у меня уже закончились и сигареты. Я с тех пор дым не выношу, курящих не выношу, у меня муж не курил, не курила и я.Вот к вечеру снова начался бой, начался бой. Я все время анализировала, почему немцы не вошли в землянку, а на дверях висела плащ-палатка немецких офицеров, видимо это их и отпугивало. У них же к офицерам субординация какая была, поэтому немцы к нам не вошли, но каждую секунду, каждое мгновение я ждала: вот-вот они откроют и войдут. Я знала, что они делают с девчонками и я знала, что я буду стрелять из автомата. До Германии я ходила в брюках, потому что на передовой в юбке невозможно ползать, поэтому была в брюках, мы, девчонки, знали, что немцы делают с девчатами, которые попадают к ним в плен, и каждая почти носила в кармане шинели, брюк, какие-то карманы сами приделывали к одежде, носили маленькие гранаты–лимонки, чтобы взорвать себя, не сдаться немцам в руки живым, если вдруг попадешь в такую обстановку. Тогда я пожалела, что у меня такой лимонки нет, но у меня был маленький пистолетик-вальтерок, но мелкокалиберными пулями не убьёшь человека, а автомат, я умела стрелять из автомата, он тяжеленный был, но я его из рук не выпускала. Зарёванная была, три дня ни капли, ни росинки во рту, не ела ничего, простите, по-маленькому не ходила, негде было, стеснялась раненых. Я чувствовала, как я опухшая вся была, зареванная, руки грязные, по рукам тёк тот снег с землей, который я собирала для раненых вместо воды. И вдруг в землянке открывается накидка, я слышала, уже наши «Ура» кричали, значит наши снова пошли в атаку, открывается эта плащ-накидка и заходит один офицер – командир батареи 76-мм полковых пушек. Он иногда мне дарил цветы, в доме отдыха работала – мы танцевали вместе, он очень хорошо танцевал вальс. Он вошёл первым в землянку, вошёл и начал целовать мне руки. А руки грязные у меня, шинель я закатала, рукава, грязные руки, а он мне их целует и вдруг мне говорит: «Выходи за меня замуж». И я ответила «да» со страха: мне так нужна была защита, мне так нужно, чтобы меня кто-то пожалел, чтобы мне посочувствовал, мне это очень нужно было. Я не задумываясь ответила «да», но начала реветь, уткнулась ему головой в грудь, реву, а он на две головы выше меня. Заходит командир полка, услышал рёв: «Что такое, почему такой рёв?», «Старший лейтенант мне предложение сделал выйти за него замуж», «Так чего ж ты ревешь?!», а на него – «Пиши рапорт». Я не знаю, может быть, он в этот же день написал рапорт. Это был конец января, но 5 февраля 45-го года был приказ по полку считать нас мужем и женой. И я переводилась из санитарного взвода в полковую артиллерию санинструктором, правда такой должности не было, и мне в красноармейской книжке отметку сделали – номер расчёта орудийного. Я видимо проспала сутки, но дали мне горячего чая выпить сладкого, больше мне сказали кушать ничего нельзя. Я выпила этот чай. Я проспала сутки, а потом не слышала ни боя уже, ничего, но из восемнадцати человек тяжело раненных в живых осталось только трое, пятнадцать человек умерли за это время. Им нужна была помощь, они уж умерли. Когда я проснулась на повозке, я подошла умыться, а в медсанбате всегда были бочки с водой, я подошла к бочке, сама себя не узнала: лицо грязное, страшное и опухшее, и голова не моя, я даже повернулась, кто сзади меня есть, никого рядом не было. А я была полуседая, мне 19 лет, и я седая, вот такая моя история. Я долго красила волосы, некоторые у меня волосы выдирал муж, я ему говорила: «Выдернешь все – я лысая буду!». А потом перестала красить, так и хожу вот такая беленькая.