Всё зажило быстро, а ноги остались долгое время – не заживают и всё. И знаете, ведь это же время-то девятнадцать-двадцать лет, как раз такой расцвет: «У-у-у, да мы куда угодно!» И даже к врачам человек прибывает, его лечат, и когда быстренько вылечивается – на фронт отправляют. А тут никак не вылечить, ну что ж такое! Ведь девять месяцев пролежать, причём обе ноги ранены, ходить нельзя. Ведь так, если бы одна там нога была, а тут… И в то время ведь люди фронте, от Курской дуги было наше сплошное продвижение – только вперёд, только вперёд. Где-то в апреле месяце 44-го года, а ранен-то я был в 43-м году, 11-го июля. И там без нескольких дней у меня получалось двенадцать месяцев. Руки быстренько ожили, плечо, спина тоже, мягкое место тоже, всё быстренько зажило. А ноги – там костные ткани повреждены остались на долгое время. Причём в то время в госпитале считали койко-дни. Быстрее, быстрее, быстрее нужно было уже место освободить. Ведь война идёт, сколько раненых поступает, значит, нужно освободить место. И старались освободить место. Даже инвалидов и то считали «ограниченно годными». Поэтому я не инвалидом считался, а ограниченно годным.