Жили мы в Минске на окраине города, в районе болотной станции, в частном доме деревянном. На этом месте, где мы жили, наша семья, в целом фамилия, жили из поколения в поколение. Очень много поколений прожило и перед войной, за несколько лет, отец с нашими соседями построил пятистенок, деревянный дом, половина была наша. Я был в семье один. Значит, папа мама и я. А на нашем же участке жили и дедушка, и его дочка с семьёй, в другом бабушкином доме, мы звали «бабушкин дом», где мы раньше тоже жили. Меня и маму отец брал к себе на работу. Он работал на радиостанции, под деревней Цна, это рядом с нами. Только что он делал, я не знаю, я знаю, что это была большая территория, военная какая-то радиостанция, хотя он ходил в штатском. И однажды, был мальчишкой, он меня взял до войны ещё, я решил поймать воробья там, гонялся, не мог поймать. Он мне сказал на ушко: «Надо взять соли и на хвост насыпать ему». Я на завтра в штаны в карман насыпал соли и гонялся за этим воробьём. Ни фотографий, ничего совершенно не осталось. И все поиски, попытки найти хоть что-нибудь – отвечали, что в списках убитых и раненых отец не числится. А я не мог, я правильно не знал, как его звали. Ибо я стал Борисом Владимировичем только в 49-м году, потому что отца дома звали Велвел. Как в документах, я же не знал. Когда я получал, уже работая два года, метрику, меня спросили: «Отчество, имя-отчество отца?» Я назвал Владимир Ильич, так я стал Владимировичем, а отец стал Владимир Ильич, хотя на самом деле я дедушку не знал, я не застал уже живым.