Значит, у нас тетя живет, то есть, родственники: сестра, муж её, они работают в ОГПУ, в Большом доме они оба, они офицеры, они работают там, переводят к ним. А они, их усадьба, дом, который был, находился на Костромской улице, дом 4, он будет как раз, когда меня решат переводить, он уйдёт под слом, им дадут другой на Костромской, тоже угол Скобелевского и Костромской, там второй дом от этого. Вот, мы переезжаем туда, тут вот это всё страшное дело, переезжаем туда. Когда переехали на Удельную, я там стал ходить до школы, в августе месяце, туда постоянно. В школу пошёл, я тут ходить не мог, но я чего пришёл, устроился опять в шестой класс, устроился в школе, это 42-й год, сентябрь месяц. Приду, занимаемся, новый коллектив, новый состав, новые все учителя, в шестом классе, уже все учителя там какие-то были, и в коллектив. В коллектив у меня не сложилось, дружба – не дружба, когда здесь было все нормально, в двух школах, а там не получилось, там мы не сладились с ними. Ну, чуть ли не дрались иногда. «Так, всё, тебя, мы тебя самое». Они дети, потому что этот коллектив тут был, жили более пережившую блокаду легче, потому что это частные дома, это свои участки, у некоторых коровы были ещё живы, всю просуществовали блокаду. Некоторые готовы. Вот такие дела, они более, не сложилось. И я заниматься стал хуже. И с немецким языком у меня была антипатия. Ах, там были немецкие, здесь с иностранным языком плохо. Математика у меня плохо. Учительница и коллектив школы приняло решение отдать меня в детдом. Тут жили эти сегодня в детдом. Я пришёл и говорю брату, сестре, что я в дом не пойду, лучше я повешусь, чем пойду в детдом.