В Кёнигсберге были на работах строительных, мне ногу отрезало сенокосилкой как-то. Операцию делали в бараке пленные, а пленных там много было, там все были пленные. Немцы в то время брали и поляков, и русских, и украинцев, и австрийцев, и белорусов – почти вся Европа. И среди этих пленных нашлись хирурги, мне кое-как там сшили, но шили плохо, у меня нога была вот так. А когда уже в 45-м году освободили, пришлось у нас уже здесь, в России, пришлось опять ломать и понемножку по новой. И все равно она не так. И, естественно, она сильно повлияла, потому что как ты не лепи это, болталось вот так это, все равно сосуды кровеносные, они в начале... Первоначально я ещё как-то не ощущал, но я всё это скрывал, как-то старался ногу держать. И когда в армию даже пошёл, я всё это не показал, потому что хотел в армию идти. А в армии получилось так, что карантин проходил здесь, в Читинской области, в Даурии. А потом отправили в учебный полк под Ленинград, под Лугу, и там я попал в аварию, военная авария, и у меня здесь челюсть всю разбило, туда-сюда. В военном госпитале сшили мне эту челюсть, а она у меня не открывается, здесь вкладыш сделали. Но сделали хорошо, потому что военные хирурги всё это хорошо делают. До сих пор я не ощущаю, единственное, иногда так хрустит.