Папа уже был в возрасте: 61 год, и он пережил блокаду – тяжело. А так как он был на хорошем счету и считался нужным человеком, завод решил его эвакуировать. И в 42 году, в мае месяце, папу с мамой эвакуировали в Ярославль. А у нас семья была большая, шесть человек. Четыре мальчика и две девочки – сестра и я. Три брата уже ушли на фронт, а четвёртый был младше меня. Мама очень переживала, что сыновья там и что две дочери, сын и внучка – у сестры тоже была дочь – в голодном Ленинграде. Сами-то они уже могли картошки вдоволь покушать в Ярославле. В это время у нас были двухэтажные деревянные дома. В конце декабря 1942 года управляющая домами нам заявила, что они идут под снос. А я осталась одна: брата четвёртого уже взяли на фронт, хотя ему ещё не было 16 лет, ведь уже люди-то гибли, лежали в госпиталях. Мы уже были заблокированы, а мужчин не было. И мне дали восьмиметровую комнату в коммунальной квартире на углу Невского и Полтавской. А сестре дали на Херсонской, недалеко от Невского, двенадцатиметровую, так как с дочкой. Но вещей взять с собой мы не могли, потому что дали нам полуторку одну, где водитель, мы с сестрой, и девятилетняя девочка её. Вот, что мы могли взять? Только самое необходимое: кровать там, табуретки, кухонный стол. Потом мама получила письмо уже с новым адресом, и поняла, что появилась квартира, а она трёхкомнатная была – мебели много, но вернуться в Ленинград они не смогли бы: ни мебели, ничего у них не было. И тогда с ней, видимо, случился инсульт, она там умерла. Так что маму я потеряла в 43-м году.