Жизнь в чужой квартире

Потом нам дали комнату, выделили, там семья уехала в эвакуацию, на Некрасова 25, квартира 3. И до марта 1942 года мы жили на улице Некрасова. А ещё интересно, значит, я вот здесь с племянницей разговаривала, вспоминали. Я говорю, как сейчас помню, расположение этой квартиры, чужая квартира, где мы жили в блокадную зиму, я говорю, входишь, здесь комната, здесь вешалка, потом этот коридорчик, направо комната. Там женщина, у неё умер муж, она его не хоронила, чтобы получать карточки, держала в комнате. Потом огромная кухня с большой плитой, здесь была комната, жила семья, и наша комната, и в углу узкое окно. И я как-то принесла ей ведро воды, и там стояли весы, и она мне сто граммов хлеба на этих весах взвесила. И что интересно, когда первые месяцы блокады нам всем давали чечевицу, а у нас огород в поле, там картошка, капуста, мы эту чечевицу отдавали соседям. Вот видите, кто бы знал. А у соседей там два симпатичных старичка, Марья Васильевна Буяк и её муж, и их сын. А он работал на северной верфи. А дочь их, у их дочери муж военный, его арестовали в 37-м году, и так его больше не видели, а жена и дочь, моя ровесница тоже, Галка, её мама, тётя Вера, работала в госпитале на Суворовском проспекте, в библиотеке, и они потом жили там, на Суворовском, им дали комнату в госпитале. И мы вот этим старикам отдавали эту чечевицу в надежде, что у нас в поле всё, чего нам хватало для семьи на всю зиму, потому что приезжали, когда урожай созревал, приезжали папины братья, всё выкапывалось, это закладывалось в подвал, квасилась капуста, резался поросёнок, и этого хватало для семьи на всю зиму. В магазине я всегда покупала белый батон – рубль, сорок пять, двести граммов масла сливочного, ну и там что мама ещё заказывала. Никто не думал, вот именно. Мы с лёгкостью, не с лёгкостью, просто у нас есть что кушать, чем кормить детей, семью, и мы им отдавали, но мы долго ещё переписывались, пока была эвакуация, потом их сын женился, у них там деток. Угол Стачек и Зайцева, они до сих пор там их дети живут.