https://историяотпервоголица.рф/events/current_event.php?current_event_id=3004
А в 44-м году было снятие блокады, 27 января. И вот я вам хочу сказать, мы почувствовали свободу. Думаю, красота, мы теперь можем и поспать, и всё. И мы решили сфотографироваться на память. И стали проситься у командира батареи, а командир батареи, Громов это был, он такой серьёзный. Сам же он был солдатом, а вырос до старшего лейтенанта. И когда делал замечание, кто нарушал воинскую дисциплину, так находил такие слова – без крика, без шума, – что его весь состав нашей батареи очень уважал. Просто уважали. Что бы его ни просили, он всё выполнял. Мы обратились к нему. Я говорю: «Можно нас отпустить сфотографироваться?» Он говорит: «Хорошо, когда будет возможность, я вам скажу». И мы с Тасей [Тамарой?], у которой родители в Ленинграде, чтоб у неё можно было остановиться. Вдруг он говорит: «Завтра едем в Ленинград». Мы обрадовались! Вышли на улицу, он остановил машину. Я хочу сказать, что мы привыкли, что он такой серьёзный, труженик и такой скромный, и вдруг он остановил грузовую машину с картошкой – картошки гора на грузовой машине. А водитель говорит: «У меня только одно место, а остальные-то как?» А он говорит: «А не надо, мы все сядем на картошку, если вы разрешите». Он говорит: «Да». Он первый забрался на картошку, нам помог всем забраться. Забрались и поехали в Ленинград. Быстро мы доехали, видимо, недалеко это было. Вот я сейчас только не помню, то ли сразу приехали фотографироваться? То ли потом, когда он отвёз нас к её матери? По-моему, мы сразу пошли фотографироваться. Пошли фотографироваться я и Тамарка Сергеева. Я сфотографировалась. Мы с Тамаркой сфотографировались. Она отдельно сфотографировалась. А он говорит: «Давай с тобой сфотографируемся?» Я говорю: «Даааа?» Говорю: «Я пошлю вашу фотографию моим родителям и скажу, что наш командир батареи». Сфотографировались. А с ней не стал. А я думаю: «Ну, жмот! Пожалел денег, не захотел фотографироваться с ней». А он, блокада же уже снята, говорит: «Я вам достану билет в театр» – «Ой, надо же? Хорошо, спасибо!» И направил нас домой к родительнице её. А мать расплакалась. Мы собрали у всех со своей землянки хлеб, нам прибавили по 600 грамм. Потом какой-то праздник был, кто не курит – конфеты давали. И конфеты взяли, привезли матери. Мать на радостях расплакалась, что мы ей столько привезли еды и сладостей и что мы её не забыли! В общем, было такое хорошее настроение. И вскоре он приходит и говорит: «Хочу вас огорчить, билеты в театр все распроданы, не могу вас в театр отвести. Но вы не переживайте, пойдём в Дом Культуры и потанцуем». Мы говорим: «Хорошо, пойдём в Дом Культуры». Нам, девчонкам-то, всё равно. Потому что наш командир отделения говорил: «Господи, какое несчастье-то –руководить девчонками?!» Жаловался на нас, что мы такие отчаянные, сопротивляемся, но выполняем. Хочу сделать отступление. Когда мы были уже у Гатчины, нам сказали достать доски большие для постройки наших землянок. Пошли, а Макарычева была такая шустрая, такая остроумная девчонка. Доски! А там ремонтировали мост. Дали нам лошадь, телегу, чтобы достать доски. Подходим, они посмеялись, она с ними хи-хи, ха-ха, и говорит: «Нам надо доски бы». Они говорят: «Да мы строим…» – «Только отходы нам нужны». Они говорят: «Ну, пожалуйста». Тем не менее, мы хороших досок набрали, не отходы, хороших досок полную телегу, и привезли укрывать для землянок. Все мы, девчонки, одинаковые. Это я отступление сделала. И вот мы сфотографировались, танцуем в зале. Он со мной, с ней танцует. С ней, со мной танцует по очереди. Потом Тамарка говорит: «Cлушайте, может, разрешите мне к маме пойти? А можно Аристархову вы проводите ко мне?» А он говорит: «Да иди, конечно, провожу». Отпустил её, и мы с ним танцуем. Танцуем, танцуем, устала я уже. Деньги с собой у меня взяты. Он говорит: «Пойдём в буфет, перекусим?» Я думаю: деньги у меня есть, куплю что-нибудь. Пришли в буфет, а буфет вот такой стеклянный – полки стеклянные. И ничего, три бутылки стоят, и внизу на тарелке соевые конфеты разбросаны. Он посмотрел, берёт бутылку вина. Думаю: проверяет, пью я или не пью? Поставил, наливает: «Я не пью» – «Ну хоть пригуби!» – «Не-не-не! Ни за что!» Он говорит: «Тогда конфеты поешь!» Я съела конфетину. Он говорит: «Ну ешь ещё!» Я говорю: «Да не хочу». А сама подумала: скажет, что обжора! Не стала есть. Посидели, отдохнули и пошли танцевать. И опять танцуем. А на танцах в этом кафе три или четыре пары таких, как мы, а остальные – такая мелкота, которым лет по пятнадцать, ребятишки, там танцевали. И в конце, перед тем как выходить из зала, он говорит: «Я, знаешь, решил жениться». Я говорю: «Да Вы что?! Нас пригласите на свадьбу? Мы на вашей свадьбе попоём и потанцуем!» Он говорит: «Обязательно». Поговорили, идём. Идём по улице, он говорит: «Я знаю, что у тебя много…» А я всем голову морочила, не передать! Я такая была легкомысленная, хохотушка! Мне присылали с войны… тоже один сделал предложение, а я ему моральный дух поддерживала, говорила: «Конечно, вот когда кончится война, мы с тобой поженимся». Ну, идём мы пешком домой, он мне говорит: «Знаю, что у тебя есть кто-то, и тем не менее, я тебе делаю предложение – выходи за меня замуж». Вы знаете, всё ожидала, но чтоб сделать мне предложение! Мы его боялись, потому что он был строгий. Я остановилась. Он говорит: «И что ты остановилась?» Я говорю: «Это так неожиданно! Я не представляю даже, что ответить». – «Но всё-таки, скажи, что ты думаешь?» Я говорю: «Надо мне подумать». Он говорит: «Сколько?» Я говорю: «Два месяца» – «Так долго?!» А я говорю: «Я раньше не могу». Думаю, мне надо написать своему мужу. Сама про себя подумала. А его перевели с нашей батареи в город на повышение, сделали старшим лейтенантом, на лейтенантскую должность.