Нас отвели на недельку с передовой в деревню, расположили в квартире хозяйки магазина. Она не хозяйкой была. Муж у ней был на линии Маннергейма, с ребёнком жила в этом доме и с матерью. У ней жили беженцы из Пскова. Жили они там на кухне за печкой, комнатка, как чулан, в этом чулане. Она же в магазине работала, у ней всё это было. Она что делала? Чистила картошку и отчистки вот этим беженцам отдавала, что-то было ужасное, когда вот жрать хочется, и тут тебе – извольте радоваться. Там были у нас ребята, солдаты были, с 18-го года, а член партии был один коммунист, он был беспощаден вот к этим всем деятельницам. Лежу на печке, меня вши поедают, вдруг кто-то мне снизу котелок подаёт. Я говорю: «Что?» – «Бери да ешь иди». А из котелка нога куриная торчит. – «И не спрашивай. Придёшь вот после смены утром к нам на кухню и увидишь, что к чему». Ооой, ёлки-палки, я схватил этот котелок, чуть не с котелком и эту курицу, и всё прочее, вот. И блаженство это было для меня уже.