https://историяотпервоголица.рф/events/current_event.php?current_event_id=1395
Самое трудное поручение было, когда маме надо было передать в партизанский отряд два компаса, бинокль, нательное бельё мужское, сшитое, как тогда, потому что партизанам тоже нужна была одежда. Пищевая бумага была – это тоже вызывало подозрение. Надо было отнести. Мама, конечно, могла вызвать подозрение, поэтому она решила, что я это сделаю лучше. Тем более я тётю Надю знала, где живёт, всё знала. Получилось так, что мама в корзину положила. Она вот такая продолговатая, вот такой размер (показывает). Я не знаю почему, может быть, я была маловата для этой корзины, но за мной увязался поляк, не немец, а поляк. И когда я шла, надо было пройти от нас, мы уже жили в другом месте, и надо было пройти почти всю улицу от нашего дома, которая была у реки, до эсэсовцев. У них там была какая-то офицерская контора, тоже их. И она положила всё добро туда, сверху положили куклу, а совсем сверху тряпочки, и я пошла. Мама сказала: «Если тебе будут конфеты даже давать или спрашивать что-нибудь, ничего не говори, не называй нашу фамилию». Мы жили под чужой фамилией, иначе бы мы вообще не выжили, в том смысле, что нас бы арестовали. Этот поляк увязался. Поляки приезжие были в такой, не военной форме вроде, а какой-то особой. У них накладные карманы, в общем, все знали, что это поляк идёт. И я думаю, мне кажется, что он за мной идёт, но он шёл по другой стороне, и тогда я взяла и остановилась, стала играть в классики. А в Бресте тротуары выложены такими плитами, как лягушкой прыгают, и я начала прыгать. Смотрю, он остановился, тут я уже решила, что надо быть уже осторожнее. А мама мне говорила: «Если фамилию будут спрашивать (а я знала фамилии этих женщин, ну, когда мама работала, я с ними общалась), не говори». И я в конце концов пошла дальше, и он пошёл, тогда уже точно всё. На этой улице был мой детский садик, который я только закончила, и я думаю: зайду во двор. Я так и сделала: зашла во двор, смотрю в щёлку – он стоит и ждёт, думаю – значит я не могу пока выйти. Потом смотрю – он повернулся и пошёл обратно, наверное, он решил, что я в садик пришла. Раз он уходит, я решила выйти, потому что мне оставался буквально один квартал до этой... Но я вышла и оглянулась всё же, и вижу – он идёт обратно. А следующий дом был, садик наш, потом был двор просто, а потом большое здание, где жили офицеры немецкие. Оттуда идет немец-офицер, этот переходит на его сторону, чего-то ему говорит, и они мне преграждают путь. Я думаю, что делать, начинаю говорить, что я иду играть. Я по-польски очень хорошо говорила: иду играть к подружке, то лялька, то кукла. А он мне тычет палкой, у него не палка, у них были плёточки тоненькие. Тычет в корзинку и спрашивает опять, я-то понимаю, чего ему надо, но я не знаю, что делать. Вижу, что он опять спрашивает, значит того гляди он туда полезет, уже спрашивай – не спрашивай. И я вдруг хватаю куклу, тряпочку отбрасываю, хватаю куклу и подаю ему, говорю: «С лялькой иду играть!» Заревела, ну, естественно, уже нервишки не выдержали. Он отбросил резко руку мою и – «шнель!» – уходи или как там точно переводится, не знаю. И они с этим перешли на другую сторону и пошли, а у меня есть стихотворение, там «А ноги так трясутся, как будто бы пробило их шрапнелями». Я сдвинуться не могла, мне всего-то идти квартал, но я не пошла сразу к ним, потому что мама предупредила меня – не приведи только никого к тёте Наде. Тетю Надю зовут Косинская. Я там погуляла по скверику, пришла к ней, молча отдала, посидела немножко, пошла домой. Так я ушла в 11 утра, а пришла домой в 7 вечера – представляете, что пережили бабушка и мама? Ну надо было, значит, сделала. Эта кукла была для меня всем и, конечно, я её до сих пор берегу, до сих пор рассказываю о ней детям в школе. Они так прониклись этим случаем и говорят, что, когда я была во второй школе, помню, целый зал сидит, и я рассказала, как в подполье было, как что. Они говорят: «А про куклу?!» Понимаете, им так запало в душу, а мне приятно, что хоть что-то у них запало. Я говорю: «Так я же вам рассказывала, я по классам ходила!» – «Нет, а мы не слышали!» То есть в таком зале, может быть, будут те, кто не слышали.