Загрузка
00:00
/
03:49
Вклад Алексея Юрьевича Германа в мой фильм «Письма мёртвого человека»
Ну, надо сказать несколько слов дальше о судьбе на Ленфильме. Было несколько имён, которые много определили. Это, конечно, Герман Алексей Юрьевич, без которого Ленфильм не представим, и который многое раскрыл в моей жизни. С ним постоянно было общение, пока я был тут. И когда я делал «Письма мёртвого человека» – это была эпопея. Картину уже хотели закрыть, каждый второй день тут, и с цензурой были огромные проблемы. Я прикрывался помощью академика Велихова – там Комитет советских учёных был тогда против ядерной угрозы. Это как-то оправдывало безумство замысла моего. Но как бы ни было, нужна была помощь. И Герман Алексей Юрьевич… тогда начались какие-то отношения, они продолжились. Не говоря о том, что само название фильма «Письма мёртвого человека» придумал Герман. У меня в сценарии было написано «На исходе ночи», и так оно и снималось бы. Я не был знаком тогда с Андреем Сергеевичем Смирновым. Он приехал общаться с кем-то, и вот был какой-то разговор, не помню. И Герман, по-моему, так говорит: «Ну, Костик, я тебе, кстати, название придумал – “Письма мёртвого человека”». Меня, конечно, это смутило. А я помню, Смирнов начал так иронизировать: «Ну, Лёша, ну что это за название такое – “Письма мёртвого человека”? Это что это такое вообще?» Он говорит: «Ну вот ты подумай». А мне говорит: «Ты подумай. Вот мне кажется, так». Самое интересное – мне показалось тоже, ну, очень странное название. Ну что такое? Всё. Прошла неделя, прошла вторая, прошла третья, прошёл месяц – это название у меня не выходило из головы. И в результате оно стало названием фильма. То есть вот какая-то, казалось бы, алогичность давала удивительный художественный эффект. Вот так. Так что это всё связано с Алексеем Юрьевичем. Но он тогда посмотрел материал, который ему очень понравился. Он потом писал воспоминания, что, когда он смотрел материал, ему стало плохо с сердцем на сцене атомной атаки. И он сказал: «Это редкость в искусстве. Это очень дорогого стоит». Так что он поддерживал. Но он посмотрел, потом сказал мне… А у меня там были письма героя – они в фильме и сейчас есть. Он говорит: «Ну, у тебя почему такие романтичные письма героя? Зачем? Ты же сам говоришь, что он почти сумасшедший от этого всего ужаса. Давай такое, с элементом какого-то безумия. Ну, давай мы тебе напишем». Я говорю: «Ну, напишите, я не знаю». К вопросу о профессиональности. Он один раз посмотрел материал, а они – с Кармалитой, его женой – написали эти тексты. Да, и я их поставил в монтаже. Мне, в общем-то, понравились эти тексты. Но я думаю: «Ну как они встанут в материал?» – они встали идеально, как будто это писалось под... Вот это меня поразило. Конечно, такое чувство профессии. Ну, кроме всего прочего, конечно, и таланта. Написаны были очень талантливо, очень хорошо. Вот они вошли в фильм. Я тогда сказал им: «Давайте, у меня есть Стругацкие, есть мой соавтор Рыбаков как соавторы сценария, давайте и вы напишете: “автор писем…”». – «Нет, – он сказал, – не надо, не надо. Увидят мою фамилию – скажут, что я за тебя кино снял». Вот такое он мне сказал. Ну да. Так что они так не попали. Хотя я до сих пор жалею – надо было настоять. Почему? Это лепта очень важная в фильм. Вот. И название также. Я помню, что его как бы смущало это название, но он говорит: «Ну что-то ещё подумай, как-то, что-то ты, это самое…».
Читать интервью
