Вы знаете, поскольку Халдей был не просто советский человек, а ещё это вот было его, знаете, такое человеческое, абсолютное доверие ко всему. Вот в 95-ом году мы несколько раз были в Америке, и, значит, появились там какие-то галеристы, такой Шиклер, даже фамилию я его помню очень хорошо. Он встретился с ним, но поскольку моё место было вот так, где-то там вот сзади, конечно, я права голоса не имела. Ну и Халдей, значит, сам вёл переговоры. Он говорит: «Женя, ты знаешь, вот музей Лос-Анджелеса очень хочет твою "Лейку". Они тебе дарят такую же модель того же года, всё. Только, ну, она как бы новая, новее, конечно, чем твоя "Лейка"». А у неё там бленда была прямо бронза, прямо руками всё это. И там потрескалось, там, конечно, она боевая была, «Леечка»-то. Вот. И он говорит... Ну, и отец обрадовался. Он вот в фильме, там, когда мы были, значит, тоже, ещё один, Марк-Анри Вайнберг, он фильм снял, к счастью, в 96-ом году, про него – «Евгений Халдей – фотограф эпохи Сталина». И вот Халдей в этом фильме говорит: «Вы знаете, да, вот тут я почувствовал такое, что никому ничего не нужно. Я согласился. Теперь моя "Лейка" в музее фотографии в Лос-Анджелесе». И несколько лет назад «Лейка» всплывает на аукционе, по-моему, где-то в Юго-Восточной Азии – 220 тысяч долларов продали. То есть этот Шиклер знал заранее, конечно. Он, видимо, уже её перепродавал не раз. В общем, вот так её судьба сложилась. Но отец этого не узнал, к счастью. Но, значит, обманывали его очень многие, потому что появились, когда вот, не только хорошие люди рядом, которые, как бы, были искренние, радовались его успехам и так далее, но и те, которые пытались, безусловно, заработать на нём. И он не понимал, как можно заработать на том, что имело свою цену – цену жизни, цену смерти и так далее. Фотографии. Да, он понимал, что это – да, можно. Но вот появился такой, очень друг его, то есть сын его товарища один, потом второй – вот такой Бородулин. Лев Бородулин был его друг, а Саша Бородулин, вот, значит, подсуетился. Всё лежало мёртвым грузом – винтажные работы, в папках таких огромных, под диваном. В общем, всё, конечно, никому ничего не нужно. И он приехал и сказал... Ну, вот я не помню, какие были деньги, но у отца только вот операция была и так далее. Деньги, конечно, нужны были. И, в общем, вот что-то он по дешёвке... Ну, он не только Халдея. Он и у Евзерихина прошёлся, уже не было авторов многих тогда. И, в общем, вот он поскрёб. И вот я могу сейчас... Я его опозорю, потому что он очень непорядочный человек. Значит, в этом году, в мае, Музей толерантности еврейский – мы с ними, так скажем, хорошо очень дружили. И вдруг я вижу – на сайте Александр Бородулин, значит, делает фотовыставку там о том, как, значит, советских фотографов... Там не только Халдей. Но он написал, в том числе: «Когда я был у Халдея, то у того оказалась пачка фотографий немцев, значит, пленных немцев, которые снимали на камеру казни, значит, снимали расправы над советскими гражданами и военными и так далее. И Халдей мне эту пачку фотографий подарил. И я её... Вот сейчас впервые эти фотографии увидят свет». Значит, в Музее толерантности было очень важно показать, что, значит, там это, то, что как бы, да, эти кошмары и так далее. И я, когда это увидела, полетела туда. То есть, ну, я на открытие не попала, я его не видела, там не получилось у меня. Я потом приехала к куратору, я прошла по этой выставке. Они вот такие небольшие, видимо, это всё карманные такие были. И я сказала... Как-то её звали, ну, не помню, Мария, по-моему. Я говорю: «Вы знаете, это враньё». Я говорю: «Как вы могли, не проверив вообще, давать такую информацию? Халдей никогда не мог полезть по карманам пленных немцев. Это первое. И никогда бы он такие фотографии не собрал бы в кучку. Это страшное, понимаете? Это делали враги. Вы понимаете смысл? Одно дело – вот он снимал, когда последствия того, что натворили фашисты, а здесь – непосредственные исполнители это делали. И он не мог бы никогда дотронуться до этого. И вообще, это невозможно». «Ой, да что вы? Да как же так, вот и». Я говорю: «Вот всё, снимайте немедленно». «Он сказал, у него есть список и подпись». Я говорю: «Давайте». Не было, конечно, никакого ни списка, ни подписи. Это вот такой вот он, вот такой жулик просто откровенный. Потому что он мне в своё время, вот он узнал, что с «Лейкой» так произошло. Он приехал ко мне домой, это лет десять назад было. Он говорит: «Анька, давай ещё мы какой-нибудь фотоаппарат купим и выдадим, что это Халдея». То есть это вот... Ну, ведь, видите, разные люди. Ну, Бог с ним, уже это прошло.