Загрузка
00:00
/
04:40
Семья моего отца. Еврейский погром в Юзовке
Остались два дневника. Дневник деда, папиного отца, который был посвящён его супруге, которую убили в 18-ом году, моей бабушке Ане. Она Анна была, Ханна. Вот. И второй дневник Халдея, который... Ну, это даже не дневник, а записи – там 41-й – 42-й год. Ну, достаточно, в общем. И вот когда я начала, открыла дневник деда Анания, то… Он начал его с 908-го года. Он, оказывается, был призван в армию и служил в Севастополе. И служил он с другом, Борисом Левиным. А у него была сестра Анна. Таким образом образовалась семья. Значит, они переписывались, пока он был в армии, и потом, он когда вернулся, в общем, уже была любовь. И было – они поженились. И у моего отца была старшая сестра Фрида, ей было пять лет, и брат, которому было три года, и папа, которому был год в 18-ом году. Это была Юзовка по имени английского, значит, такого промышленника, который, в общем, и открыл, значит, залежи Донбасса и поставлял туда машины и так далее. И жили они – это там какие-то линии были. Это была Юзовка, там, значит, окраина была, естественно, где было еврейское поселение, – жили там они. У них была такая москательная лавка, где продавался керосин, папиросы – там всё вместе под одной крышей. И прямо рядом была дверь – открывалась в комнату. И вот это было уже – отцу было моему год. Это тринадцатого, десятого марта ему исполнился год. А 13-го марта, значит, случилось несчастье. Его отец был в лавке, уже закрывал её, потому что это было накануне Песаха, еврейской Пасхи. И, в общем, эти все традиции соблюдались очень. И в гостях у них был отец, значит, моей бабушки, была её подруга, они пили чай. И вот был Кишицер, который за полчаса до того, как случилось несчастье, он попил чаю, раскланялся и ушёл. И дедушка мой закрыл, значит, на затвор дверь, и вдруг опять раздался стук. И он открывает эту дверь – и это всё в дневнике он описывает – и вернулись, в общем, вот те вот соседи, которые там, Петька и Митька, они только что купили папиросы, и когда они вот второй раз вошли, переступили порог, то дед пишет, что «я понял, что нас пришли убивать». И первый удар в спину ножом получил дед. Он упал. И он дополз до порога, они открывают дверь в комнату, где находилась вся семья. Мой отец был в это время на руках у своей мамы, ему был год. И они были вооружены двое: один – ножом, второй – обрезом. И это по диагонали случилось. В конце вот комнаты он увидел женщину с ребёнком. И из обреза он стреляет. И мать поворачивается спиной тогда, значит, к этим убийцам. И эта пуля убила её наповал, а моему отцу она прошла через правое лёгкое. Они убивают всех, кто был в комнате, но старшим детям удалось спрятаться. Видимо, в суматохе. Значит, девочка залезла в духовку, а мальчик – куда-то в какие-то тряпки там, то ли в ящик какой-то спрятался. Детей они не нашли. Ну, видимо, вот, они убили четверых взрослых, и, в общем, маленький ребёнок валялся – мой отец – в крови. Дед остался жив – так с ножом в спине он был. Ну, и, в общем, потом, конечно, вот как Кишицер потом описывает в своём письме, что он говорит: «Я услышал шум, я только ушёл – но это, видимо, паника была, началась, – и когда я вернулся, я увидел вот эту страшную картину». Вот так началось его детство. И через год, в общем, есть фотографии, где они сидят около портрета мамы и дедушки. Вот. Ну, и вот такая вот история трагическая. Но вы знаете, я думаю, что вот когда вот столько он прошёл, вот это вот жерло войны, я думаю, может быть, мама его защитила на всю жизнь. Всё может быть. Тут трудно. Но это мои ощущения. Вот.
Читать интервью
