Загрузка
00:00
/
05:35
Бои в Чехословакии. Второе ранение
А потом мы уже начали бои в Чехословакии. Перешли, значит, границу, и очень тяжёлые бои начались в Чехословакии. Причём недалеко от границы там проходила железная дорога и как раз такая станция. Как тогда называлась – «статина», «статина», «статина». Там мы думали – станция и станция. Это такой железнодорожный узелок небольшой. И по этой железной дороге двигались эшелоны на помощь немцам и так далее. И перед нами была поставлена задача – взять эту станцию и прекратить вот это движение. Вот в этих боях, очень тяжёлые тоже такие бои были. Мне позвонили из штаба – командир полка, заместитель командира полка, а бои уже так закончились. И он мне позвонил и сказал: «Всё, вы молодцы, выполнили свою задачу». Спрашивает: «Сколько у тебя осталось солдат?» Я говорю: «Да я уже и не знаю сколько». – «Ну, – говорит, – пойди проверь, чтобы там окопались хорошо, чтобы всё было, потому что немцы могут утром в контратаку пойти, так чтобы были готовы к этому». И я с командиром взвода и со своим связным пошли, а уже так смеркалось. Пошли. Обычно я так подходил, спрашивал у солдат: «Вы какой части? Какой?» Потому что всё уже было тогда перемешано. Приходило такое пополнение, откуда, что, чего – из госпиталей набирали, из разных воинских частей. А тогда было наименование, нумерация воинских частей такая – полк, особенно полков. Вот наш полк – 1087-й. И все солдаты в основном, ну, и мы сами, особенно солдаты, все знали, что седьмой. «Из какого ты полка?» – «Я седьмого», – «А я – пятёрки» – 1085-й полк. – «А я – 1089-й – я из девятки». Вот таким образом мы все были одной дивизией. Поэтому, когда я так ходил, я спрашивал: «Ты откуда, что?» – «Да, кажись, я из пятёрки». Вот такая ситуация. И вот так мы шли по брустверу. Нас начали обстреливать. А уже какое-то такое состояние было, что всё заканчивается. Тем более мне предупредили, что завтра нас подменят – на отдых пойдёте. Ещё мой связной говорит: «Старший лейтенант, нас обстреливают, нас видят». Я говорю: «Ничего». И мы шли не по окопу, не по траншее, а по брустверу верхом. И вот так в одном месте я смотрю – такой удар в плечо, толчок. Я бухнулся в траншею и не пойму: что со мной произошло? Смотрю – у меня вся грудь такая тёплая, тёплая. Я схватился за подбородок, чувствую – у меня разрезан подбородок, и течёт кровь. Я кричу связному: «Слушай, я ранен». Ну, мы все обычно так: «Как ты? Как ты? Как это?» – когда такие вот моменты обстрела. Я говорю: «Я ранен. Пакет мне». Он приносит мне этот самый пакет, начинает мне перевязывать голову. А я чувствую – что-то у меня... Я ему рукой вроде хотел показать, а рука у меня не двигается. Рука, значит... Когда я руку за гимнастёрку сунул – прямо попал в отверстие. Смотрю – у меня тут, отсюда ещё кровь. Пуля попала вот так в плечо, вышла отсюда, резанула мне подбородок. Хорошо, что не разрывная. Немцы пользовались обычно разрывными пулями, а тут вот так вот обошлось благополучно. Ну, всё, мы сразу собрались, пришли в дом, там, где наш командный пункт. Связь, телефон – по телефону мои уже сообщили, что командир роты ранен. Оттуда мне сообщили: сейчас мы не можем, а утром вывезем его. Так что до утра я там находился в подвале у чехов, переночевал.
Читать интервью
